Последний секрет - [6]

– Еще можно поговорить о провалах в памяти. Но это, скорее, для пожилых читателей. Осталось добавить небольшой тест: «Не пора ли обратиться к врачу?» Вы сможете достать такое, Олаф? Запутанную картинку, а после – вопросы по ней. Есть фотографии этого Феншэ?

Арт-директор кивает.

– Великолепно. Как бы назвать эту статью… скажем… «Загадки мозга»? Нет, лучше: «Тайны мозга». Да, можно было бы назвать так: «Тайны мозга» или «Разгадка последних тайн мозга». И фотография полуголой Наташи Андерсен на фоне шахматной доски; такая обложка привлечет внимание.

Лукреции полегчало.

Сработало. Спасибо, Исидор. Теперь надо усилить хватку. Продвигаться дальше, но без резких движений. Иначе она отдаст тему Готье.

– Доктор Феншэ и Наташа Андерсен жили на Лазурном берегу, в Каннах. Вероятно, мне надо расследовать дело там, – говорит журналистка.

Тенардье становится более сдержанной.

– Вы прекрасно знаете, что в рамках ограничения бюджета мы стараемся делать все репортажи в Париже.

Глава рубрики неприветливо смотрит на молодую журналистку.

– Впрочем… Учитывая, что сюжет будет на первой полосе… можно сделать исключение. Будем четкими: учет расходов, никаких излишков. И не забудьте каждый раз включать НДС, ясно?

Обе с вызовом посмотрели друг на друга. В глазах Лукреции уже не было блеска.

Тенардье уважает людей с чувством собственного достоинства. Она презирает тех, кто лебезит перед ней.

– Могу я взять в помощь внештатного журналиста? – спрашивает Лукреция Немро.

– Кого?

– Катценберга, – произносит она, поднимая голову.

– Ах, этот, он еще жив? – удивляется Тенардье. Она медленно тушит свою сигару. – Мне не нравится этот тип. Он нам не с руки. Он слишком нелюдим. Излишне претенциозен. Точное его определение: «высокомерный». Меня раздражает эта его надменность Господина Всезнайки. Вы в курсе, что это я постаралась, чтобы его выкинули из отдела?

Лукреция наизусть знала историю Исидора Катценберга. Бывший полицейский, знаток криминологии, он был виртуозом по части анализа следов преступления. Расследуя что-либо, он всегда опирался на научные достижения, но начальство сочло его слишком независимым, и постепенно ему перестали доверять дела. Тогда он пришел в научную журналистику, где стал применять технику полицейского следствия в журналистских расследованиях. Особенно его оценили в «Геттер модерн», где один из курьеров прозвал его Научным Шерлоком Холмсом. Однако внезапный террористический акт в парижском метро, когда он оказался единственным выжившим среди расчлененных тел, его ошеломил. С тех пор он начал свой собственный крестовый поход против насилия. Ни о чем другом он больше не хотел писать. Затем Исидор Катценберг снова залез в свою раковину. В одиночку он взялся за необычное дело: стал продумывать будущее человечества. На огромном, во всю стену, листе бумаги он начертил древовидную схему, отражающую все возможные варианты будущего. На каждой ветви было написано «если». «Если» приоритет отдадут обществу досуга, «если» великие державы начнут войну, «если» верх возьмет либерализм, социализм, роботизм, завоевание пространства, религия и т. п. Корни, ствол, ветви представляли собой прошлое, будущее и настоящее людского рода. Анализируя возможное будущее, в этом древе вероятностей он хотел отыскать ПНН, Путь наименьшего насилия.

Лукреция держится молодцом.

– Наши читатели все еще ценят Исидора Катценберга, как мне кажется, его имя связано с наиболее обстоятельными материалами журнала.

– Нет, наши читатели уже забыли о нем. Журналист, который не публиковался больше года, перестает существовать. Мы делаем однодневное искусство, дорогуша. И к тому же вы ведь знаете, насколько Исидор был потрясен тем случаем в метро. По-моему, он тронулся головой.

Тенардье боится его.

– Он мне необходим, – произносит Лукреция.

Брови поднимаются от удивления.

– А я говорю вам, что мне не нужен этот ваш Катценберг. Хотите вести дело в паре, берите Готье, он вам явно больше подходит!

Готье кивает.

– В таком случае я лучше откажусь, – заявляет Лукреция.

Присутствующие удивлены.

– Кем вы себя считаете, мадемуазель Немро? Ваша должность не позволяет вам даже отказаться. Вы всего лишь мелкий журналист. То есть никто.

Взгляд Лукреции останавливается. Дыра от вырванного зуба испускает колющую боль. Призвав всю свою волю, она пытается с ней совладать.

Только не сейчас, зуб, только не сейчас.

– Полагаю, все сказано.

Лукреция встает и собирает свои бумаги.

Только бы рот не искривился.

Тенардье смотрит на нее по-другому. Ее лицо скорее выражает удивление, нежели гнев. Лукреция чувствует себя маленькой мышкой, которая потянула за усы львицу и продолжает ее дразнить. Это не умно, но забавно.

Я получила удовольствие от того, что хоть раз в жизни это сделала.

– Подождите, – бросает Тенардье.

Не оборачиваться.

– Итак, вы быстро растете. И не для того, чтобы вызвать мою неприязнь. Я была почти такой же в молодости. Вернитесь.

Аккуратно сесть, не показать своего удовлетворения.

– Хорошо… можете взять своего Катценберга, если он вам так нужен, но никаких расходов на него и упоминания его имени в статье. Он помогает в расследовании, но не пишет. Вы думаете, он примет такие условия?