Последний самурай - [41]
2 марта 1993 г.
18 дней до моего дня рождения. Я прожил на этой планете 5 лет и 348 дней.
3 марта 1993 г.
17 дней до моего дня рождения. Сегодня мы опять ездили по кольцевой, потому что ни в один музей зайти теперь не можем. Надо сказать, там было чертовски скучно. Сегодня случилась одна занятная вещь, какая-то дама вступила в спор с Сибиллой по поводу двух приговоренных к сожжению заживо мужчин. Сибилла сказала, что один из них умер от сердечного приступа за время t, а другой — через отрезок t+n, после того как кто-то содрал с него кожу живьем за время п, и дама вдруг воскликнула: Pas devl, на что Сибилла заметила: Должна вас предупредить, он говорит по-французски. На что дама сказала: Non urn nоn avanty il ragatso, a Сибилла заметила ей: «Не надо провоцировать ребенка. Не провоцируйте мальчика. Не. Надо. Провоцировать. Мальчика». Гм... Что-то я не совсем понял, с чего она так завелась, может, не уловила смысла этой итальянской идиомы, а ведь дама сказала, что считает этот предмет не подлежащим обсуждению в присутствии маленького ребенка, и повторила это по-английски, и тут Сибилла сказала: О, понимаю, так, значит, вы говорили по-итальянски. Non avanty il ragatso — надо бы запомнить. Тут дама заволновалась и сказала что-то вроде: какой пример вы подаете, и Сибилла спросила ее: Не возражаете, если мы продолжим обсуждение по-итальянски, боюсь, это не слишком подходящий предмет для обсуждения в присутствии маленького ребенка, как там у вас говорят по-итальянски — non avanty il ragatso. А когда дама сошла с поезда, Сибилла заметила, что ей не следовало так грубить, поскольку мы всегда должны быть вежливы с людьми, сколько бы они нас там ни провоцировали. И что мне не стоит следовать ее примеру, а научиться держать все свои вполне естественные рефлексы при себе. Она сказала, что произошло это только потому, что она немного устала, просто не высыпается, а то бы никогда себе такого не позволила. Я вовсе не был в этом уверен, однако придержал свои естественные рефлексы при себе.
Начало марта, зима уже почти кончилась. Людо следует какой-то непонятной мне схеме: на днях застала его за чтением «Метаморфоз», хотя он прочел всего 22 Песни «Одиссеи». Похоже, он меньше читает «Одиссею», за последние несколько недель прочитывал лишь около ста строк в день. Я слишком устала, чтобы придумывать какие-то новые места, куда можно пойти, кроме Национальной галереи, Национальной портретной галереи, Тейт-гэлери, Уайтчепел, Британского музея и «Коллекции Уолласа». С финансовой точки зрения дела обстоят очень даже неплохо: уже готовы перепечатки из журналов «Рыболовство» с 1969 по нынешний год, «Мать и дитя» с 1952 по нынешний год, «Ты и твой сад» с 1932 по 1989-й, «Декор британского дома» с 1961 по нынешний год, «Рожок и борзая», 1920—1976 гг. И я уже хорошо продвинулась в работе над «Разведением пуделей», 1924—1982 гг. Но прогресса в японском не наблюдалось.
Очередной спор над словарем Канлиффа.
Л.: Ну почему нельзя опять пойти в Национальную галерею?
Я: Ты ведь обещал не заходить в двери, на которых висит табличка: «Только для персонала».
Л.: Но там не было написано: «Только для персонала»! Там было написано: «Штат».
Я: Вот именно. А что такое «штат»? Штат — это люди, которые там работают. И люди, которые там работают, хотят заниматься своей работой и вовсе не хотят, чтоб их отвлекали другие люди, которые там не работают. Если на определенной стадии решишь, что надо отказаться от теории Людоцентрической вселенной, дай мне знать.
Мы пошли к Тауэр-хилл, чтобы сесть на поезд, идущий по кольцевой. Но на кольцевой вечно случаются задержки, & мы сели на скамью, & только тут я заметила, что Людо сунул в складную коляску «Кадилу и Димну». Достал и начал читать, быстро переворачивая страницы, — лексика достаточно проста, слова все время повторяются. Мог бы взять что-то и посложнее, но теперь в любом случае поздно.
Подходит женщина, смотрит & восхищается, спрашивая, как удалось научить такого маленького ребенка.
Потом говорит, что у нее самой пятилетняя дочурка, & начинает выспрашивать меня о методике, & я объясняю ей свою методику, на что она возражает, что все, должно быть, не так просто.
Л.: Я знаю французский, греческий, и арабский, и иврит, и латынь, и собираюсь начать изучать японский, когда закончу вот эту книгу и «Одиссею».
(Что?)
Л.: И еще я должен прочесть восемь книг «Метаморфоз», и тридцать сказок из «Тысячи и одной ночи», и «Я Самуил», и Книгу Пророка Ионы, и десять глав «Алгебры для всех», а потом еще закончить эту книгу и «Одиссею».
(ЧТО?!!!!)
Моя поклонница говорит, как все это чудесно и замечательно & как важно пробудить в маленьком ребенке удовлетворение и гордость достигнутым. А потом, слегка оттеснив меня в сторону, добавляет, что при всем том следует соблюдать меру, поддерживать равновесие, страшно опасно доводить до экстремальных ситуаций, умеренность во всем, нет, она вовсе не собиралась вмешиваться.
Судя по тому, как идет дело, у меня на все про все осталось дня три, а затем придется обучать японскому ребенка и забыть об умеренности во всем.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.