Последний романтик - [94]

«Я всё увидел, когда мы путешествовали по Америке, – рассказывает он. – Юстас – вылитый отец. Такой же маниакально стремящийся к совершенству человек, с которым невозможно находиться рядом. Они оба, Юстас и отец, гордятся тем, что умеют общаться с людьми. Им кажется, что они умнее и проницательнее всех остальных и находятся на каком-то высшем уровне. Юстас хотя бы пытается слушать, хотя бы кажется справедливым поборником равноправия, но в итоге всё сводится к одному: всё всегда должно быть так, как хочет он, – и договориться с ним невозможно. Как с этим жить, я не знаю, хотя и люблю своего брата, конечно. Поэтому и держусь в стороне. У меня просто нет выбора. И меня это очень расстраивает».

Средний брат, Уолтон Конвей, тоже живет рядом – меньше чем в часе езды от Черепашьего острова. Уолтон очень умный, сдержанный человек, который знает несколько языков и живет в современном доме со всеми удобствами. На его книжных полках соседствуют Набоков и Диккенс. Уолтон преподает английский и пишет умные книги. У него домашний бизнес: он импортирует и продает ремесленные изделия ручной работы из России. Его жена – добрая, жизнерадостная женщина, у которой есть двое дочерей от предыдущего брака. Недавно у Уолтонов и его жены родилась еще одна дочь. Уолтон ведет спокойную жизнь, но в юности он поскитался по свету. Тогда он часто писал письма старшему брату, которым восхищался, мечтая завоевать его уважение.

«Не хочу хвастаться, – писал он Юстасу в 1987 году, после того, как долгое время жил на ферме в Германии, где нашел работу, – но ты гордился бы мной. На этой работе у меня все руки были в грязи, а уж мозоли… я и не подозревал, в каких местах можно натереть кожу».

А вот что он писал в 1992 году из России: «Решил сменить обстановку и все выходные копал грядки с огурцами. Два дня ворочал лопатой. Думал о тебе, о Толстом и о том лете, когда ты работал строителем – или уборщиком? – в Алабаме, там еще жара стояла, как в аду. (Видишь, я следил за всеми твоими приключениями, как в маленькую трещинку в стене.) Но вообще могу сказать, что в Москве тебе вряд ли понравилось бы. Повсюду грязь. Жалко смотреть на этот город, на то, до чего дошли люди, какое существование они влачат. Не могу представить тебя здесь. Мечтаю о Черепашьем острове».

И вот теперь Уолтон живет в двух шагах от Черепашьего острова, однако брата почти не навещает. И это убивает Юстаса, которому хочется проводить больше времени с братом. Он обижен, потому что Уолтон не хочет иметь с ним больше ничего общего.

«Меня отпугивает его эго, – признается Уолтон. – Это просто невыносимо. Иногда просыпаюсь и думаю: как хорошо было бы иметь такого же брата, как Юстас, который был бы таким же интересным человеком и всё умел, но только не пыжился бы от собственной крутости. Я с удовольствием проводил бы время с таким братом, учился бы у него. Хотел бы я однажды пойти с ним в поход и просто спокойно поговорить, но вот это самомнение Юстаса – от него никуда не денешься. Каждый раз мне так и хочется ему сказать: „А что если нам поехать кататься на лошадях и никому об этом не говорить? Неужели каждая минута твоей жизни непременно должна превращаться в шоу для публики?“».

А как же сестра Юстаса Марта? Из всех детей семейства Конвей она единственная для меня остается загадкой. Она так далека от полной риска и приключений жизни братьев, что иногда даже как-то забываешь о ее существовании. Конвеи даже шутят, что Марта – подменыш: никто не может понять, как она такой выросла. Она живет с мужем и двумя дочерьми в опрятном пригороде, и в ее доме так чисто, что кухню можно использовать как операционную.

«Знаешь, как обычно бывает: родителям приходится прятать все бьющиеся предметы, когда в доме маленькие дети, чтобы те ничего не побили? – сказал мне как-то Джадсон, пытаясь описать сестру. – Так вот, дома у Марты всё по-другому. Она оставляет бьющиеся предметы прямо на кофейном столике и просто приказывает дочерям ничего не трогать. И поверь мне, они не трогают».

Марта глубоко религиозна, гораздо религиознее обоих своих родителей. Она также невероятно умна, что помогло ей получить квалификацию магистра в Университете Дюка. Уверена, при желании Марта могла бы уже управлять компанией «Дженерал Моторс», но вместо этого она предпочла направить свои интеллектуальные и организационные способности на то, чтобы стать идеальной домохозяйкой, требовательной матерью и главной церковной активисткой. Я плохо знаю Марту – мы с ней виделись всего один раз. Но она мне понравилась. Она оказалась гораздо мягче, чем я ожидала, наслушавшись от братьев разговоров о ее пресловутой чопорности. Я была тронута, когда она пригласила меня в свой дом, учитывая, каким священным местом он для нее является. Я видела, как она колеблется: глубокая потребность проявить христианское гостеприимство боролась в ней с привычкой ревностно оберегать личное пространство.

Когда я попросила Марту рассказать о себе, она сказала: «Главное в моей жизни – мой христианский путь. Он влияет на всё, что я делаю: как я воспитываю детей, свято чту узы брака, стараюсь не ставить свои интересы на первое место, контролировать свои эмоции и даже голос. Все решения, которые я принимаю, продиктованы верой. Именно поэтому мои дети получают домашнее образование. Я не хочу, чтобы они учились в обычной школе. Мне кажется, там слишком много зла с тех пор, как молитвы в школах отменили. Я хочу, чтобы мои дети выросли верующими людьми, а такое возможно только дома, со мной. Там, в современном мире, всё основано на понятии относительности, а я не хочу, чтобы мои дети это узнали. В современном мире больше нет абсолюта. А я по-прежнему верю в абсолют. Верю, что есть единственно правильный и единственно неправильный образ жизни, и хочу научить правильно жить своих детей – здесь, в этом доме».