«Последний римлянин» Боэций - [40]

.

Исходя из иерархии ступеней познания, Боэций приходит к выводу, что если при познавательном акте окажется, что воспринятое в чувствах или воображением противоречит свидетельствам разума, то следует верить последнему, ибо он дает более совершенное знание о вещах. В этих рассуждениях о превосходстве разума над чувственным восприятием Боэций развивает идеи, высказанные еще в его «Наставлениях к музыке». Подобно тому как чувство и воображение должны подчиниться рассудку, человеческий разум должен быть подвластен высшему, т. е. интеллигенции. (Эта мысль впоследствии развивалась Фомой Аквинским в его «Теологической сумме» и трактате «О единстве интеллекта против аверроистов», где влияние Боэция по этому вопросу прослеживается даже при простом текстологическом сопоставлении.) «Последний римлянин» заявляет: высшее стремление для человеческого разума — приобщение к разуму универсальному, что сделает его сопричастным беспредельной простоте высшего знания.

Возводя многоступенчатую пирамиду познания в духе перипатетического (аристотелевского) учения об абстракции, Боэций также отмечает, что в деятельности рассудка ей предшествует «страдание» тела[118], пробуждающее в своих проявлениях деятельность разума и вызывающее к жизни покоящиеся в нем образы. О них душа судит, исходя не из чувственного восприятия, но из своей собственной силы, хотя именно чувственное восприятие служит как бы толчком к этому. Внешнее воздействие пробуждает образы, заложенные в человеческой душе еще тогда, когда она была приобщена к высшему разуму, своему первоначалу, и не соединена с телом. Таким образом, Боэций, основываясь на аристотелевском учении о познании, все же интерпретирует его в духе философии Платона, заявляя, что человеческой душе присуще изначальное знание.

Итак, по мысли Боэция, высшее знание заключено в божественной интеллигенции. Она содержит в себе чистые формы и расположение всего сущего. «Происхождение всех вещей, и развитие изменяющейся природы, и то, каким образом все движется, причины, порядок, формы берут начало из неподвижности божественного разума»[119]. Человеческая душа, являющаяся неуничтожимым началом, т. е. бессмертная, некогда, находясь в лоне высшего разума, обладала в равной степени знанием общего и отдельного. Однако когда она была отделена от своего истока и «заточена в мрачную темницу тела», то сохранила лишь смутный, едва уловимый образ доступного ей ранее знания. Рассудок, связанный с телесными членами, как отмечал Боэций, не может проникнуть в тончайшие связи вещей. Но в душе живет воспоминание о совершенной истине, некогда известной ей. В ней хранятся зыбкие представления об общих понятиях. Как же может человек вновь обрести знание истины? В поисках ответа на этот вопрос Боэций отвергает гносеологическую теорию стоиков, полагавших, что «сущности и образы внешних тел привнесены в умы человеческие извне… подобно тому как быстрый стиль[120] наносит буквы на поверхность чистой страницы»[121]. Философ считает, что человеческая душа не есть лишь зеркало находящихся вне ее образов, как утверждали стоики, но в ней заключено первоначальное знание, которое временно ею забыто, так как она отягчена земными заботами. Для того чтобы снова познать истину, постичь скрытую форму сущего, человек должен вспомнить то, что было известно его душе, когда она пребывала в высшем разуме. Цель эта может быть достигнута только путем совершенствования души. Процесс совершенствования, по Боэцию, есть не что иное, как восстановление в душе прирожденного знания, ранее доступного ей и сохраняющегося в ее глубинах в виде неясных образов. Процесс познания сводится Боэцием к воспоминанию забытого и трактуется очень близко к теории реминисценции в том виде, как она изложена в платоновских диалогах «Менон» и «Федон».

В соответствии с иерархией ступеней познания Боэций рассматривает и задачи философии, которая понимается им не только как «высшая мудрость сущего», но и как живое мышление. Философия — это знание, заложенное в умы мудрых. Ее «отчизна» — обитель высшего разума, некогда являвшаяся и колыбелью человеческой души. Человеческая душа, обладавшая, находясь в высшем разуме, природой, близкой к высшим духовным субстанциям, теряет «присущее ей прозорливое суждение», как только соединяется с телом. «Тупеет разум, повергнутый в бездонную пропасть. Влечет его в чуждые тени вредная забота, растущая до бесконечности под тяжестью земного высокомерия», — с горечью восклицает Боэций[122]. Из пропасти невежества и нечестия человека может извлечь только философия. Он познает суть бытия, если всецело обратится к ней.

Весьма показательной представляется оценка Боэцием роли философии в процессе «воспоминания». После утверждения, что человек легко вспомнит забытое, «если только постигнет философию», он представляет в образной форме, что сулит человеку открытие этой истины, определяющей весь остальной путь познания. По Боэцию, философское озарение подобно внезапному появлению из мрака «лучезарного Феба». Когда человек осознаёт, что лишь философия, олицетворяющая собой процесс познания, может помочь его душе вернуть утраченное знание и тем самым приобщить его к высшему благу, к первоначалу сущего, он уже делает первый шаг по пути возвращения в свою отчизну обитель высшего разума.