«Последний римлянин» Боэций - [27]

.

В этом рассуждении Боэций как будто следует за Аристотелем, писавшим в своей «Физике»: «Естественный путь [к знанию] идет от более известного и явного для нас к более известному и явному с точки зрения природы вещей, ведь не одно и то же, что известно для нас и [известно] прямо, само по себе. Поэтому необходимо дело вести именно таким образом: от менее явного по природе, а для нас более явного, к более явному и известному по природе. Для нас же в первую очередь ясно и явно более слитное, затем уже отсюда путем разграничения становятся известными начала и элементы…»[75] Путь познания, по Аристотелю, — движение от общего к конкретному. Общее для него первичнее в процессе мышления. Для Боэция общее кажется первичнее индивидуального в сфере существования, роды и виды суть первичнее по природе, т. е. можно предположить, что для Боэция они все же есть прежде индивидуальных вещей. Прекрасный пример того, как, почти дословно пересказывая Аристотеля, можно вложить в слова иной смысл, придав ему платоновскую направленность. При всем уважении к Аристотелю и желании остаться нейтральным Боэций невольно выказывает свои платоновские симпатии, быть может субъективно даже не желая этого.

Боэций рассматривает различные варианты решения проблемы универсалий: «Роды и виды либо есть и существуют, либо формируются только мышлением и разумом и тогда существовать не могут»[76]. Он отвергает возможность существования родов и видов, аналогичного существованию единичных предметов, ибо «все, что является одновременно общим для многих „вещей“, не может быть единым в самом себе», а не обладая единством — не существует, ибо единство есть обязательное условие существования. Если же предположить, что роды и виды являются множественными, т. е. подобны индивидуальным вещам, то «точно так же, как множество живых существ требует объединения их в один род потому, что у всех них есть нечто похожее», род, представленный как «ничто единое по числу», но может быть общим для многих, ибо, целиком находясь в отдельных вещах, сливаясь с ними, он не сможет составлять и формировать их сущность.

Таким образом, роды и виды [универсалии] не могут обладать реальным существованием наряду с индивидуальными вещами и в то же время не могут существовать в каждой индивидуальной вещи, ибо в этом случае они утрачивают свою общую природу. Тогда, быть может, универсалии только мыслятся? Однако, «если допустить, что мы мыслим род, вид и прочее на основании [действительной] вещи, так, какова сама эта мыслимая вещь, тогда надо признать, что они существуют не только в мышлении, но и в истинной реальности». Если же общие понятия не отражают истинного в вещах, то тогда не стоит ими заниматься, ибо то, о чем нельзя ни помыслить, ни высказать ничего истинного, не существует.

Выход из этого логического лабиринта Боэций пытается найти с помощью Александра Афродисийского (вторая половина II — начало III в.), чей авторитет как комментатора Аристотеля был очень велик. «Последний римлянин» опирается на его рассуждения о способности человеческого ума к абстрагированию, помогающей извлекать общее из конкретно существующего. Он полагал: «Итак, вещи такого рода существуют в чувственно воспринимаемых телах. Но мыслятся они отдельно от чувственного, и только так может быть понята их природа и уловлены их свойства. Поэтому мы мыслим роды и виды, отбирая из единичных [предметов], в которых они находятся, черты, делающие эти предметы похожими [друг на друга]. Так, например, из единичных людей, непохожих друг на друга, [мы выделяем то, что делает их] похожими, „человечество“ [или свойство быть человеком]; и эта [черта] сходства, обдуманная и истинным образом рассмотренная духом, становится видом; в свою очередь сходство различных видов, которое не может существовать нигде, кроме как в самих видах или в [составляющих] их единичных [предметах], [становится объектом духовного] созерцания и производит род. Именно таким образом обстоит дело с частными [понятиями]. Что же касается общих понятий, то здесь следует считать видом не что иное, как понятие, выведенное на основании субстанционального сходства множества несхожих индивидуальных [предметов]; родом же — понятие, выведенное из сходства видов»[77].

Боэций создал формулу, которой так «повезло» у средневековых мыслителей: универсалии «существуют, таким образом, по поводу чувственных вещей, понимаются же вне телесной субстанции». Он не случайно считается «отцом схоластики». Его заслуги не ограничиваются разработкой терминологии, не только привнесенной из произведений Аристотеля и Цицерона, но и оригинальной. Многие основные термины, такие, как вид, универсалии, разделение и многие другие, впервые на латинском языке встречаются у него. По существу, в сочинениях Боэция обретают плоть и кровь, кристаллизуются основные проблемы и подходы схоластической философии.

Рассматривая проблему общих понятий, рода и вида, Боэций излагает существо положений Стагирита, показывая невозможность приписывать субстанциональную реальность идеям рода и вида как раз потому, что они, будучи общими целой группе индивидуальных вещей, не могут быть сами индивидуализированы и тем самым не могут быть чувственными субстанциями. С другой стороны, Боэций отмечает, что, если бы универсалии были только простыми умственными понятиями и не имели бы никакого отношения к существующим вещам, человеческое мышление не имело бы никакого объекта и вследствие этого мысль вынуждена была бы мыслить ничто, что само по себе абсурдно. Для него очевидно, что универсалии должны быть всегда терминами мышления, соответствующими реальности, и что вследствие этого проблема их природы влечет за собой все значение и ценность человеческого познания. Эти положения Боэций развивает затем в своем «Утешении».