Последний рейс "Лузитании" - [19]

- Это может напугать дам, - предостерег джентльмен.

Шотландец не стал спорить с этим человеком, но извлек долю горького юмора из происшествия.

В 3-м классе Элизабет Дакворт подружилась с миссис Алисой Скотт из Нельсона и ее маленьким сыном Артуром, с которыми разделяла свою небольшую каюту. Обе женщины испытывали чувство взаимной приязни, да и мальчик вел себя хорошо.

Во 2-м классе, который оказался более заселенным, ехал 601 пассажир. Многие из них проводили большую часть времени на палубе или в салонах. Одним из таких пассажиров был Арчибальд Дуглас Дональд шотландско-канадского происхождения в возрасте немногим более 20 лет, работавший в компании «Траскон Стил» в Бостоне. Он направлялся на офицерские курсы при Эдинбургском университете, каюту делили с ним Джон. Вильсон и два других попутчика. Вильсон был его соседом по комнате еще в Кембридже. Сейчас каюта являла собой джунгли из одежды и смятого белья.

С целью самозащиты от этого беспорядка Дональд втянулся в карточную игру, в так называемый марафонский бридж, и отрывался от этого занятия только для того, чтобы поесть, погулять по палубе или поболтать со знакомыми, вроде обворожительной Грейс Фрэнч. Его компания садилась за карточный стол в 10 утра, делала полуденный перерыв для общения с дамами, а затем тасовала карты допоздна.

Партнеры у Дональда были одни и те же: Вильсон, другой сосед по каюте Билбраф и пассажир, которого все называли «субмарина» вследствие его озабоченности возможным нападением подводных лодок. Такое прозвище пристало к епископальному священнику Г. Л. Гвайеру из Калгари в Западной Канаде. Этот гигант ростом в шесть с лишним футов ехал вместе с молодой женой Маргарет, с которой он обвенчался три недели назад. Но бедняжка Маргарет редко видела своего драгоценного новобрачного, проводящего время за картами, и ей ничего не оставалось другого, как тосковать по вересковым зарослям, мягкой туманной дымке и запаху древесных костров.

Среди других духовных лиц на борту «Лузитании» были его преподобие Г. М. Симпсон из Британской Колумбии и отец Безил В. Мэтьюрин - капеллан римско-католической церкви Оксфордского университета и широко читаемый автор религиозных сочинений. Тридцать лет назад доктор Мэтьюрин пребывал в лоне епископальной церкви и был приходским священником храма Св. Клемента в Филадельфии. Тогда он соперничал со знаменитым проповедником Филлипсом Бруксом. Студенты-богословы читали его проповеди и трактаты как евангелие. Даже теперь его речи пользовались успехом. Он прочитал курс лекций в Бостоне, а недавно закончил великопостные чтения в нью-йоркской церкви Лурдской божьей матери.

Постепенно стрелки часов «Лузитании» передвигались вперед навстречу британскому времени, опережающему нью-йоркское на шесть часов. Ко вторнику 4 мая судно покрыло почти половину своего океанского пути.

Перевод часов на европейское время повлиял на пробуждение Чарльза Фромана, который, подобно Элберту Хабберду, постоянно ощущал его нехватку. В 5 часов утра этот человечек беспокойно заворочался в своей постели. Боль от суставного ревматизма, развившегося после падения три года тому назад, сделала его еще более беспомощным, чем раньше. Но жизненная привычка и всегда бодрствующий мозг заставили его подняться. При этом Фроман обдумывал сразу дюжину различных предприятий. Перед тем как оставить Нью-Йорк, он продиктовал своему секретарю Питеру Мэйсону программу выпуска спектаклей на весь следующий сезон. Сейчас мысли Фромана перебросились на рукопись французской пьесы «Красивая авантюра», которую он прихватил с собой. И в Англии и в Америке Фроман считался величайшим театральным импресарио из всех, кого когда-либо знал мир.

Соратники Фромана знали, что он вывел американский театр из отчаянного состояния и превратил его в престижный бизнес. Благодаря ему не стало больше бродячих трупп. Он верил, что вернул актерам и актрисам чувство достоинства и обезопасил от невзгод.

Громкие и энергичные голоса перед окном его каюты напомнили Фроману, что день уже начался. Во время завтрака он с недоумением вспомнил, что двое его молодых знакомых из германского посольства - капитан Бой-Эд и полковник фон Папен - советовали ему не отправляться на «Лузитании».

Об этом вслух говорили по всему городу. Озабоченными выглядели и его друзья: Элен Тэрри, Мод Адаме, Джулия Андерсон, малышка Энн Мардок, Отис Скиннер, Джон Дрю, Вильям Жилетт и даже его хороший друг Чарли Диллингем. Могло ли быть, чтобы они восприняли германские угрозы всерьез?

Пожав плечами, Фроман начал заводить портативный граммофон, стоящий у его постели, и хриплая мелодия джаза Александера наполнила каюту. Затем он закурил первую сигарету, захлопнул крышку и позвал своего нового слугу Вильяма Стонтона.

Наконец Фроман решил одеться и выйти на палубу. Он упустил возможность воспользоваться помощью судового хирурга доктора Джеймса Пойнтона, так как последнего тоже свалил ревматизм. На его место заступил более молодой человек доктор Дж. Ф. Мак-Дермотт. Возможно, что Мак-Дермотт поднимется наверх с лекарствами для обоих больных.

Даже при поддержке «жены» (так Фроман называл свою трость) он с большим трудом мог двигаться по каюте. Он устроил себе передышку, тяжело опустившись на обитое дамасской тканью сиденье диванчика под окном, где можно было, по крайней мере, почувствовать свежий запах моря. Стонтон был послан за запасами имбирного пива и каштанов. Мысль Фромана продолжала работать. Нельзя было скрыть того, что 1914 г. был плохим. Но, хотя Фроман сделал театр делом всей своей жизни, деньги для него значили мало. При его необычайном нюхе на писателей и актеров Фроман считал совершенно лишним участвовать лично даже в режиссуре. Он никогда не написал ни строчки для театра и только один раз показался на сцене.