Последний рейс - [2]

В Москву приехали рано, и вскоре она уже была в Домодедово. Став у нужной кассы и быстро выяснив, что билетов нет и не предвидится, она стала нудно и терпеливо повторять: "Мне очень нужен билет... у меня тётя умирает... вы понимаете? Умирает близкий мне человек... тётя... умирает...". В конце-концов это подействовало и если не на первый и не на второй - то на третий рейс её пропустили. Войдя в самолёт и пройдя к своему, последнему в салоне месту, она почувствовала, как тяжесть, сжимавшая грудь и давившая на плечи, отпустила.

Лайнер, успокаивающе гудя мощными турбинами, шёл на восток. Она откинула спинку сидения, закрыла глаза, и картины недавнего прошлого пришли к ней. Вот появилось взолнованное, с красными пятнами на щеках, лицо её сына, расказывающего о том, как в школу явились сотрудники госбезопасности и стали вызывать по одному всех учителей и спрашивать о нём, о его поведении, о его высказываниях. Нет ли в них чего-то такого... враждебного... и вообще какое он оказывает влияние на... и пр. и пр.

А вот, как бы приятельница, приносит ей городскую газету и показывает на всю страницу статью "Не наш человек". Статью о её муже, о его преступных контактах с заграничными сионистскими кругами, о его безуспешных попытках помешать мирному процессу развития дружбы и сотрудничества между народами.

- Ты знаешь? - говорит приятельница, - обычно после таких статей сажают. Обычно - это последний сигнал перед посадкой, - и грустно улыбается.

А вот в её ушах слышится стук в дверь. Стук в пять часов утра. Мужа дома нет, муж в Москве. Поехал на симпозиум по еврейской культуре. В дверной глазок видно необычно встревоженное лицо хохотушки Цвии.

- Что такое, Цвийка? Что случилось?!

- Звонили из Москвы. Симпозиум разгромлен. Марка арестовали в Москве на квартире у Бра-го и везут на самолёте сюда. Когда привезут, вероятно, будет обыск. Сказали срочно убирать весь самиздат и всё еврейское!

- Тише, тише, не возбуждайся так. Давай-ка лучше возьмёмся за работу, - и они втроём, вместе с сыном, начали нагружать сумку книгами и текстами.

Потом, чтобы не выходить на улицу и не попасть под наружное наблюдение, тащили её тяжеленную по коридорам и чердакам огромного дома, в котором жили. Выйдя, по их мнению, из зоны наблюдения, Цвия и Алик повезли сумку в безопасное место, а она вернулась домой, стали ожидать мужа с "экскортом".

А вот серьёзно-напряжённое лицо её завлаба доктора Марью.

- Вы знаете, - говорит он с трудом. - Вам надо сегодня же, немедленно, пройти профилактический медицинский осмотр в Онкологическом Институте.

- Хорошо, - улыбаясь, отвечает она. - Я пройду его завтра, ладно? Да не волнуйтесь вы так. Я его проходила много раз. Чистая формальность.

- Нет, нет только сегодня и прямо сейчас, - неожиданно настойчиво повторяет мягкий Марью.

Серьёзное лицо д-ра Пуусс - женщины - врача-онколога. И заключение: "Мы предпологаем наличие злокачественной опухоли. Вам следует немедленно, вы слышите, немедленно дать телеграмму вашему мужу, чтоб он приехал, где бы он не находился, домой. (Всё это совпало с Первым научным симпозиумом еврейских учёных, лишившихся работы за желание эмигрировать в Израиль. Когда через несколько дней Марк был задержан в Москве и майор Есмикеев доставил его домой, "диагноз" Онкологического Института был тутже забыт).

Так под мягкое гудение моторов и под волны своих воспоминаний она незаметно достигла города. Города, где она прожила большую часть своей жизни. Города, где она училась, работала, создала семью, родила сына и похоронила отца. Города, в котором жило много её друзей и подруг и с которым она встречалась сейчас в последний раз.

Самолёт покатил, подпрыгивая по взлётной полосе, и подрулил к стоянке. Пассажиры потянулись к выходу. Так как она сидела в последнем ряду, она и выходила последней. Выйдя на верхнюю площадку трапа, она огляделась. Был мягкий, сиреневый вечер, невдалеке светил огнями аэропорт. Внизу у трапа, справа, стояли два милиционера. Пути для отступления не было, и она стала медленно спускаться по ступеням. Спустившись, она попыталась свернуть влево, но один из них преградил ей путь.

- Наталья Исааковна Малкина? - Полуутвердительно произнёс он.

- Да,.. - неуверенно отозвалась она.

- Пройдёмте с нами.

- А в чём дело?

- Пройдёмте. Там вам объяснят. У вас паспорт с собой?

- Да. Вот паспорт. Видите, паспорт в порядке... Я не понимаю...

- Так вы жили в Энске? - удивлённо произнёс второй, рассматривая паспорт. - Ну ничего, пройдёмте, там разберёмся.

Делать было нечего, и они зашагали к зданию аэропорта. Зайдя в аэропорт и пройдя коридорами, они подошли к комнате, на двери которой было написано "Для иностранцев". В комнате никого не было, кроме ярко накрашенной блондинки, по-видимому, хозяйки.

Все сели и стали ждать. Молчание затянулось и становилось всё тяжелее и тяжелее. Внезапно раскрылась дверь и вошёл пожилой представительный мужчина с посеребренными висками и тяжёлым лицом. Милиционеры встали. Пристально раглядывая её, он спросил:

- Наталья Исааковна, зачем вы приехали в Энск?

- Я приехала посетить могилы моих родных: моего отца и моей тёщи. А что, это запрещено?