Последний ребенок - [6]

– Все хорошо, – сказал он. – Ну вы же знаете. Держусь.

Коп посмотрел на часы, потом на Джонни, его замызганную одежду, черные растрепанные волосы. Без двадцати семь, школьный день.

– От отца ничего?

– Ничего. – Джонни вдруг смутился, но попытался это скрыть. – Ни слова.

– Жаль.

Неловкий момент затягивался, но коп оставался на месте. Карие глаза не отпускали, и вблизи он выглядел таким же большим и спокойным, как и тогда, когда впервые пришел в их дом. Но то осталось в другой памяти, а теперь Джонни смотрел прямо перед собой и видел толстое запястье и чистые тупые ногти.

– Одно письмо мама получила. Сказала, что он в Чикаго и, может быть, собирается в Калифорнию. – Голос дрогнул, взгляд соскользнул с руки на пол. – Он вернется, – уверенно добавил Джонни.

Коп кивнул и отвернулся. Спенсер Мерримон ушел через две недели после исчезновения дочери. Не выдержал боли. Не выдержал бремени вины. Жена не позволяла ему забыть, что в тот день он должен был забрать девочку, и тогда, если б только он сделал то, что полагалось, Алиссе не пришлось бы идти одной по дороге в сумерках.

– Он не виноват, – сказал Джонни.

– Я и не говорил, что виноват.

– Он работал. Забыл про время. Он не виноват.

– Ошибки случаются у каждого, сынок. У всех до единого. Твой отец – хороший человек. Не сомневайся в этом.

– Я и не сомневаюсь. – Джонни возмущенно вспыхнул.

– Хорошо.

– И никогда ничего такого не подумаю. – Джонни почувствовал, как отливает от лица кровь. Он уже не помнил, когда в последний раз так долго разговаривал с взрослым, но было в этом полицейском что-то особенное. Старый, конечно, лет сорок, но не торопится и не подгоняет, лицо теплое, располагающее и вроде бы без притворства, без расчета обмануть, втереться в доверие. Глаза всегда спокойные, не бегают. В глубине души Джонни даже надеялся, что и коп он неплохой, и сделает все как надо; но прошел год, а сестра так и не вернулась. Теперь у Джонни появились иные заботы, и никаким другом этот полицейский являться не мог.

Была служба соцобеспечения, которая только и ждала подходящего повода; были дела, которые делал он сам, места, куда ходил, когда прогуливал школьные занятия, рискованные предприятия, за которые он брался, выскальзывая из дома после полуночи. Если б коп узнал, чем занимается Джонни, ему пришлось бы принимать какие-то меры. Приемные семьи. Суды. При желании он смог бы его остановить.

– Как твоя мама? – спросил полицейский, все еще держа руку на тележке.

– Устает. У нее волчанка[7]. Поэтому быстро устает.

Полицейский нахмурился.

– В прошлый раз, когда я нашел тебя здесь, ты сказал, что у нее болезнь Лайма[8].

Так оно и было.

– Нет, я сказал, что у нее волчанка.

Лицо копа смягчилось, он убрал руку с тележки.

– Есть люди, они хотят помочь. Те, которые понимают.

Джонни вдруг разозлился. Никто ничего не понимал, и помощи никто не предлагал. Никогда.

– Ей просто нездоровится. Просто переутомилась.

Полицейский отвернулся, чтобы не слушать ложь, но его лицо осталось печальным, а взгляд упал на пузырек с аспирином и томатный сок. Судя по тому, на чем задержались его глаза, коп побольше многих знал и о пьяницах, и о наркоманах.

– Ты не один, кому больно, Джонни. Не один.

– И одного хватает.

Коп глубоко вздохнул, достал карточку из нагрудного кармана рубашки, написал телефонный номер на обратной ее стороне и протянул мальчику.

– Если что-то понадобится. В любое время дня и ночи. Я серьезно.

Джонни коротко взглянул на карточку и сунул ее в карман джинсов.

– Мы в порядке. – Он толкнул тележку, но полицейский опустил руку на его плечо.

– Если он еще раз тебя ударит… Тебя или твою мать…

Мальчишка напрягся и дернул плечом.

– Мы в порядке, – повторил он. – Я сам справлюсь.

С замиранием сердца – а вдруг коп остановит, станет задавать вопросы или вызовет женщину с суровым лицом из службы соцобеспечения – Джонни протиснулся мимо полицейского. Тележка зацепила прилавок возле кассы, и толстуха на продавленном стуле посмотрела на него сверху вниз. В магазине она работала недавно, и в ее лице Джонни увидел вопрос. Ему уже исполнилось тринадцать, но больше десяти никто не давал. Он достал из кармана и положил на конвейерную ленту сотенную.

– Можно, пожалуйста, побыстрее?

Кассирша надула пузырь из жвачки и недовольно нахмурилась.

– Легко, дорогуша. Давай.

Коп остался на месте, шагах в десяти у него за спиной, и, пока толстуха считала, Джонни ощущал на себе его взгляд. Он все же заставил себя дышать, и через минуту полицейский прошел мимо.

– Не потеряй карточку.

– Ладно. – Посмотреть ему в глаза Джонни не смог. Коп повернулся и улыбнулся, но не беззаботно и легкомысленно, а серьезно. – Всегда рад тебя видеть.

Он вышел из магазина, прошел мимо универсала, потом остановился и вернулся. Заглянул в окно, проверил номера и, похоже, удостоверившись, что всё в порядке, направился к своему седану, открыл дверцу и сел за руль.

Джонни постарался успокоиться и потянулся за сдачей в потной и мягкой ладони кассирши.

Копа звали Клайд Лафайет Хант. Детектив. Так было написано на карточке. Джонни собрал их целую коллекцию, и они лежали в верхнем ящике, засунутые под носки и фотографию отца. Иногда он думал о номере на карточке, а потом – о приютах и приемных семьях. Еще он думал об исчезнувшей сестре, отрезке свинцовой трубы под кроватью и о стене, от которой тянуло холодком. Скорее всего, коп по фамилии Хант говорил серьезно. Наверное, он был хорошим парнем. Но, глядя на него, Джонни невольно вспоминал сестру, а чтобы думать о ней, требовалось умственное напряжение. Нужно было представить ее живой и улыбающейся, а не лежащей в каком-нибудь подвале или багажнике автомобиля. Когда он видел ее в последний раз, ей было еще двенадцать. Двенадцать лет, черные, постриженные, как у мальчишки, волосы. Парень, видевший, как все случилось, говорил, что, когда дверца открылась, Алисса подошла к машине с улыбкой.