Последний прыжок - [4]

— Будь осторожен, Тимур, — проговорил, обращаясь к молодому узбеку, старший по званию военный. — В самое логово забираешься. Малейший промах…

— Ничего, Борис Михайлович, — улыбнулся Тимур, — промаха не будет. Я знаю, каким я должен быть, чтобы мне поверили. Вот смотрите. — Юноша отступил на шаг и, опустив глаза, замолк. Вдруг лицо его исказилось гневной гримасой. Веселые черные глаза, только что дружески смотревшие на собеседников, сузились и стали злыми. Из поджатых, судорожно искривленных губ вырвалось яростное: — Собаки!.. Они отняли у меня все!.. Отца… Землю… Дом!.. Сделали меня безродным, нищим. Я не успокоюсь, пока в родном Туркестане останется хоть один коммунист!.. Я хочу мстить! Я их буду резать как собак!..

Молчавший до сих пор второй военный даже отшатнулся от неожиданности, а Борис Михайлович, одобрительно улыбнувшись, потрепал юношу по плечу.

— Хорошо. Просто здорово, Тимур! Ты сумел перенять повадку того звереныша. Но все же не перебарщивай.

— Все будет так, как надо, товарищ Бельский, — снова стал веселым Тимур. — Мы поможем аллаху восстановить справедливость на земле, как любит говорить мой дорогой отец.

— Не смейся над стариком, Тимур, — улыбнулся Бельский. — Саттарджан хоть и верит в аллаха, но только самую чуточку. На всякий случай.

— Разве можно смеяться над отцом, — смутился Тимур, — особенно над таким, как мой. Увидите его, Борис Михайлович, скажите, что я уехал с друзьями на охоту в горы. Вернусь, привезу ему целого горного козла. Пусть не беспокоится обо мне.

— А больше никому ничего не передавать? — лукаво прищурился Бельский. — Чтобы тоже не беспокоилась.

Тимур вспыхнул как зарево, но ответить не успел. Молчащий до сих пор второй командир вступил в разговор:

— А все же лучше бы тебе ехать не одному, — с сомнением в голосе проговорил он. — Взял бы у меня десятка полтора конников…

— И вернулся бы, так и не выполнив задания, — продолжил за него фразу Бельский. — Нет уж, товарищ Ланговой, пусть твои конники делают то, что и должны делать бойцы Красной Армии, а мы, чекисты, будем действовать по-своему. И твоим конникам дел хватит, когда Тимур свое задание выполнит.

— Ладно уж, действуйте, — махнул рукой Ланговой. — Только помни, Тимур, все основные дороги контролируются моими конниками. Случится нужда, опирайся на них. Командиры все предупреждены. Пароль знают.

— Есть, товарищ командир, — щелкнул задниками мягких сапожек Тимур. — Ну, солнце скоро встанет, мне пора ехать.

Бельский и Ланговой по очереди обняли Тимура. Отвязав ишака, юноша потянул его за собой и скрылся за воротами сада. Командиры молча проводили его глазами.

— Ну, люди посланы по всем маршрутам, — после очень большой паузы проговорил Бельский. — Насырхану не проскочить сквозь такую частую сеть.

— Тимур идет по самому трудному, — снова с ноткой сомнения в голосе сказал Ланговой. — Все-таки я бы…

— Так нужно, друг, — перебил его Бельский. — Как говорят в народе: «Дорогу осилит идущий». Тимур ее осилит. Правда, этот труд не каждому по плечу, но Тимур… Из таких и вырастают настоящие чекисты.

— Коммунисты, ты хочешь сказать.

— А это одно и то же, — рассмеялся Бельский. Только настоящий коммунист может быть чекистом.

С минуту командиры молчали, внимательно прислушиваясь. Но из-за ворот и серой земляной стены не донеслось ни звука. Мягкая дорожная пыль приглушила легкий топот ослиных копыт.

3. Насырхан кружит под Наманганом

Бушуя между скал, яростно прыгая с камня на камень, вся в белой пене, вырывается из гор студеная от ледниковой воды речка Кассан-Сая.

Надежно укрытая правым крутым берегом реки, по мелким камням, нанесенным в половодье, вдоль Кассан-Сая двигалась вереница хорошо вооруженных всадников. Их было много — человек полтораста. По берегу реки, над обрывом, на небольшом расстоянии друг от друга шли цепочкой несколько человек, одетых так же, как и всадники, в темные халаты, но без оружия. Это были дозорные. Много раз битые Красной Армией, басмачи усвоили кое-какие военные навыки. Отряд медленно приближался к броду через реку. Здесь крутой обрыв берега был срыт, размят колесами арб, копытами коней и превратился в пологий спуск.

Не доходя сажен двадцать до спуска, вереница всадников остановилась, все еще укрытая обрывом. На берег, низко наклонясь к передней луке седел, выехали двое и осадили коней в зарослях ветловника. Один из всадников, сухощавый и жилистый мужчина лет сорока пяти, был одет в темный, поношенный халат, перетянутый в талии широким ремнем. Вооруженный богато отделанной шашкой и маузером в коробке, он сидел в седле с непринужденной грацией прирожденного конника. На втором, плотном, немного сутулом всаднике, несмотря на жару, топорщился атласный, стеганый на вате халат. Пышная зеленая чалма говорила о том, что ее владелец «сеид» — прямой потомок посланца аллаха, пророка Магомета. Лицо «сеида» рассмотреть было невозможно, его плотно закрывал кусок белой кисеи. Но торчащие над повязкой нависшие седые брови и склеротические руки, крепко сжимавшие повод, выдавали его возраст.

— Кассан-Сай, — проговорил первый всадник, осадив коня. — Проскочили.