Последний пророк - [5]

То, что ты называешь жизнью, — лишь ближний удел преисподней. Огонь пожирает тебя и в минуты любви сладчайшей. Когда же поистине кончатся адские муки и срок свой избудешь,

Вернешься туда, откуда не будет возврата.

Не думай, что грех твой безмерно тяжел и страдания вечны,

Пусть даже в аду не бывает ни года, ни века. Воля Аллаха тебя поместила на грешную землю, Милость Аллаха от жизни страдальца избавит.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Вы любите китайскую еду? Многие люди думают точно так же.

Кириллу тридцать два года. У него красивое тонкое лицо с аккуратным мышиным хвостиком эспаньолки на подбородке. Подбородок портит Кирилла, скошенный и жирноватый. Кирилл вертит в руках толстостенный стакан, в котором плещется «Джек Дэниэлс», позвякивая льдом. На правой его руке — еще не потемневшее, яркое обручальное кольцо. Светильник, спущенный низко над столом, освещает наши две лысины, его и мою. Моя голова выбрита почти наголо, череп крупный, выразительной формы. Кирилл пытается спрятать свою лысину, тщательно зализав волосы гелем. У него черная вьющаяся шевелюра, голубые глаза и новая супруга-фотомодель. Наш столик застлан темно-красной, цвета давленой смородины, атласной скатертью, на нем — приборы и белые салфетки. Ресторан почти пуст, полутемен и кажется таинственным. В синеватом сумраке видны китайские ширмы с драконами, огоньки свечей и смазанные профили нескольких поздних посетителей. За окном беззвучно проносятся в потоках света ночные автомобили. Две проститутки в коротких кожаных юбках курят у дорожного знака и отпивают по очереди колу из пластиковой бутылки. В ресторане прохладно, но мой пиджак после двух виски кажется мне неудобным. Я снимаю пиджак, вешаю его на спинку лакированного черного стула и остаюсь в белой тишотке с надписью «Lonsdale». Кирилл делает глоток, достает пачку «Мальборо-лайтс», нервно перекатывает в пальцах длинную, стомиллиметровую сигарету, сует в рот. Плотно ухватив губами, прикуривает.

— Что у нас сегодня? Понедельник? — спрашивает он. Я киваю. — В пятницу придет заказчик. Я бы хотел обо всем переговорить заранее.

— Говори.

Ярко-голубые глаза Кирилла снуют по столу, как бы в поисках какого-то мелкого предмета, хлебной крошки, например. Меня это немного раздражает. Мой друг нервничает.

— Очень серьезный человек, понимаешь?

— Или бандит, или депутат, — отвечаю я. — Или два в одном.

— Не угадал. — Кирилл глубоко, до кашля, затягивается, долго пережевывает дым. — В общем, не важно. Нужно будет сделать одну работу. Так получается, что сделать ее можешь только ты.

— Почему? — Мне не очень нравится, как обстоят дела. Я внимательно гляжу на Кирилла.

— Ну, во-первых, потому что я тебе доверяю. А во-вторых, в нашей конторе сделать это больше некому. Ты — лучший. Если бы не ты, конторы бы не было.

— Спасибо, — киваю я, — за комплимент. Так что ему нужно, этому твоему серьезному человеку?

Девушка с непроницаемым татарским лицом, раскрашенным до состояния маски, приносит два блюда пекинской утки. Мелко нарубленное мясо перемешано с овощами. Рагу какое-то, а не нормальная птица. К ней полагается салат с замысловатым названием «Дракон спускается по бамбуковой лестнице». Никогда не знаешь, чего они намешают в свои блюда, китайцы. Заказ делал Кирилл. У меня нет времени ходить в рестораны. Особенно такие.

— В одном банке на Азорских островах у людей зависли большие деньги. Счет, как ты сам понимаешь, приватный. Он заблокирован. Не знаю почему, я не вникал. Короче говоря, нужно вытащить деньги оттуда. Вот так.

Я распечатываю дурацкие палочки, закатанные в пластик, — пользоваться ими не умею. Со стороны, наверное, выглядит смешно, как я ими пытаюсь подцепить скользкий кусок утки. Наконец это удается — нюхаю, отправляю в рот. Острая, пряная, гадкая мешанина. Лучше бы заказать обычный стейк в обычном заведении. Отхлебываю виски. Оно уже не холодное, лед растаял.

— Ты что, шутишь?

— Нет.

Пожимаю плечами:

— Кирюха, я этим заниматься не буду.

— Почему?! — Он сразу вспыхивает, как девушка. Заливается румянцем. Когда Кирилл волнуется, у него всегда румянец во всю щеку. И уши розовеют. Еще с детства.

— Я не Кевин Митник. И не хочу связываться со всяким дерьмом. Пусть другие грабят банки, Кирюха, мне это не надо. И тебе в это влазить не советую. Хочешь, чтобы тебе башку отстрелили, да? И мне заодно?

Он молчит, барабанит палочками по столу — в школьном ВИА когда-то мой друг лабал на ударных. Сигарета торчит в зубах — уже пепла насыпал на чистую скатерть. Руки заняты пепел стряхивать.

— Забудь, — говорю я. — Давай лучше есть. А серьезный человек пусть идет в жопу.

— Это мы с тобой пойдем в жопу, — мрачно отвечает он, не прикоснувшись к китайской птице. — Он знаешь откуда? — Кирилл суетливо и испуганно перемещает зрачки вверх, на то место, где к потолку крепился светильник. — Оттуда. Он полковник.

— Ты чего, Солженицына перечитался? — улыбаюсь я и демонстративно жру свою утку. — Думаешь, на «воронке» приедут и заберут?

Кирилл внимательно разглядывает циферблат своего тяжелого, как бабушкин будильник, швейцарского хронографа. Там, на циферблате, куча дополнительных табло и маленьких стрелок. Может, они ему показывают верное направление жизни, не знаю.