Последний пророк - [3]

— Слышь, ботаник… Это я его убил, Леху, — прозвучал в темноте далекий Зёкин голос.

— Вы? За что? — Я отдернул руки от альбома, тяжелые картонные страницы громко захлопнулись, обдав меня легким ветерком.

— По справедливости, — вздохнул он. — Ты вообще верующий, нет? Молитвы знаешь какие-нибудь? В церковь ходишь?

— Нет, — тихо ответил я.

— Слышь, ботаник, ты умный? — вдруг спросил Зёка, как бы ища поддержки своему внутреннему спору. — Умный, а?

— Не знаю…

— Как ты думаешь, Бог один?

Я не нашелся что ответить, и ответа моего он не ждал.

— А как так получается, слышь, ботаник, что чечены тоже Богу молятся? Ихний Бог тоже настоящий?

— М-мм… Может, и так.

Зёка взял свободной рукой с пола вещмешок, подложил под голову, поворочался с едва слышным стоном.

— Ну, выпей тогда еще.

— Мне довольно…

— Пей!

Собравшись с духом, проглотил водку. Уже был сильно пьян, начинало тошнить, и кружилась голова. Обычно я пью мало.

— Готов? — поинтересовался даже с любопытством каким-то Зёка.

— Гот-тов… — Посреди слова застряла икота.

— Тогда слушай. — Он помолчал еще, давая спиртному овладеть мной всерьез. — Короче, мы в учебке познакомились, я и Леха. У меня первый юношеский по дзюдо, и Леха тоже спортсмен был, парашютный спорт. В военкомате куда таких? Ясно, в десантуру. Значит, в учебке, говорю, познакомились. Он классный был пацан, Леха, веселый. Мечтал знаешь о чем? В «Альфе» служить. Говорит, оттарабаню два года, останусь на сверхсрочку, потом поступлю в Рязанское десантное, а оттуда буду в «Альфу» прорываться. И меня все подбивал тоже в Рязанское. Короче, мы с первых дней с ним как братья стали, такие дела… Ну, шесть месяцев пролетели, я даже не заметил… Поднимают нас ночью по тревоге в полной выкладке, грузят в поезд. Я у ротного спрашиваю: «Куда едем?» Он отвечает: «Служить». Хороший мужик был ротный, Климов по фамилии. Его под Ачхой-Мартаном убило… В общем, едем-едем, приехали: станция Владикавказ. Ну все, значит, ясно: война. Я, ты знаешь, занервничал, а Леха даже рад: мол, тем, кто после Кавказа, им поступать легче… Помурыжили нас во Владикавказе три недели — учения, то-се, а потом бросили в горы. На блокпостах дежурить. В общем, в первую же ночь погнали нас «деды» с Лехой в аул за водкой. Чё делать — пошли. Туда добрались нормально. Разыскали этого старика, взяли у него ящик, распихали по сидорам, идем обратно. Тут нас и повязали обоих, мы и «мяу» сказать не успели. Бросили в «жигуль» и повезли. Так что мы, ботаник, и повоевать не успели.

Попали мы к Руслану Дудаеву — но не тот Дудаев, даже не родственник, однофамилец. У него маленький был отряд, человек двадцать. С федералами воевать они боялись, просто похищали людей, потом продавали. Я слышал, через Дудаева человек сорок наших прошло.

Ну, короче, выгрузили нас, отметелили и бросили в зиндан. Это земляная такая яма, метра три, а сверху — решетка. Утром — допрос. Мы Руслану сразу сказали: мол, срочники, все такое, бабок никаких нет. Откуда бабки? У меня мать с отцом всю жизнь на заводе горбатились, у Лехи батя помер, а матушка на базаре стоит. Разве что хату продать, да и то… Короче, Руслан все понял. Он вообще был нормальный мужик, с понятиями. Пока не уколется — человек, а вот после укола зверел. Мы ему сразу: делай чё хочешь, но выкупа за нас никто не даст. Командованию вообще до сраки все, особенно если ты рядовой.

Наших вообще знаешь сколько в Чечне пропадает? Пишут: «Пропал без вести», — и точка. А человек может целый год в плену сидеть, пока не загнется или не убьют его… Ладно. В общем, были мы у них как рабы. Дрова кололи, окопы рыли, камни таскали, а ночью — опять в яму. И еще кандалы на руках и ногах. А пиздили нас, ты понял, каждый день, чтоб страх не теряли. И кулаками, и сапогами, и прикладами… Обкурятся к вечеру, и давай. В общем, месяц где-то прошел, и стало им скучно. Мы уже были вообще никакие оба, от любого удара сразу падали. Но держались. Леха все как заведенный повторял: ничего, ничего, выберемся отсюда — и в Рязанское… Я-то сразу понял, что нас тут похоронят, а он еще верил во что-то…

Короче, стало им, говорю, скучно, и повели они нас расстреливать. Дали лопаты, как фашисты, — ройте себе яму. Ну вырыли. Поставили нас на колени, руки за спиной связали… Вижу: Леха плачет. Кончай, говорю, не хватало, чтоб эти суки видели твои слезы. Подыхать так подыхать, они тоже когда-нибудь подохнут… Выстрелили, сволочи, — оказалось, холостыми. И ржут, ржут, весело им! Вот так. И потом они часто нас на расстрел водили. Когда холостыми, когда настоящими — мимо. Или бутылку на голову ставят и стреляют по ней. Тренируются. Я, ты знаешь, уже как мертвый стал, все мне было по хую. Ни о чем не думал, ничего не чувствовал. А Леху на измену пробило. Плакал каждую ночь как помешанный. Так жалко его было… Ну, в общем, однажды стоим мы с Лехой, пилим колоду. И тут выходит Руслан. Глаза стеклянные, обколотый, значит, и с автоматом. Все, думаю, вот теперь хана. Пилу бросил, стал спокойно, стою. Руслан затвор передернул и орет: принимайте, собаки, ислам, или замочу! Я не говорю ни слова: хули там, все равно живым отсюда не выбраться. А Леха вдруг, ты понял, на колени упал и говорит: согласен. Руслан мне стволом под ребра: давай, мол, и ты. Я молчу. Но не убили меня. Били в тот день сильно, но не убили. Потом я долго еще кровью ссал. А Леху в баню повели, накормили, выдали ему форму. По ночам он мне то лепешки кусок притащит, то еще что. Я на него не злился. Он с ними молился пять раз в день, даже отожрался немного…