Последний привет - [2]

, о котором у нас идет речь) приходится большей частью быть affreusement positif. И, нужно думать, что как раз то, что было наиболее позитивного в его писаниях нашло себе наиболее сочувственный отклик у читателей и дольше всего сохранится и будет цениться людьми. А все мимолетные как бы замечания, как те, которые я уже привел здесь из Introduction, так и те, которые я не привел не потому, что они того не заслуживают, а только потому, что в краткой заметке я не располагаю достаточным местом, чтобы извлечь из оставшегося после Ривьера литературного наследия все те "мимолетности", которые он противопоставлял "бесспорностям" обычного мышления, будут скоро забыты, хотя они нам говорят о жизни не только Fournier, но и самого Ривьера больше, чем может рассказать самая обстоятельная биография. Я не могу закончить эту заметку, не приведя еще нескольких поразительных цитат из Introduction. Все они относятся к Fournier, нo, думаю, нет надобности каждый раз напоминать читателю, что они больше всего говорят о Ривьере. "Il ne trouvait jamais faciles que les chemins inexplorés" (45). [8] Или "Fournier n'est lui-meme et ne trouve toutes ses forces que dans l'instant où il se sent vide de tout ce dont il a pourtant besoin" (47)[9]. Или еще: "Sachant bien qu'il ne l'obtiendra pas, c'est un trésor qu'il exige, qui lui est dû" (48).[10]

Прослеживая судьбу, не жизнь, а судьбу своего друга, Ривьер все больше и больше убеждается, как мало занимает других людей, иначе говоря, как мало имеет объективного значения как раз то, что для человека наиболее важно и существенно. "Dure tache que de s'accomplir! Que de liens il faut briser! Que de contacts il faut rompre! Comme il est seul l'homme en qui bouge le pauvre et impérieux devoir de créer!"(80).[11]

В конце Introduction мы читаем следующие загадочные слова, которые я считаю необходимым привести целиком, хотя знаю так же хорошо, как знал и сам Ривьер, что в них не только нет ничего бесспорного, но что они никогда не войдут в человеческий обиход, ибо они бросают вызов всем нашим очевидностям. "S'il (Fournier) acceptait de n'être pas ici-bas tout à fait un être réel, n'était-ce pas dans le pressentiment qu'il le pouvait devenir ailleurs? Oui, je ne résiste pas, par instants, à cette impression que la mort fut pour lui... comme une rame tout à coup pour s'aider vers plus de réalité et d'existence. Le son de cette voix qui l'appelait plus loin... quand il l'eut laisser pénétrer jusqu'à fond de son coeur... Esprit timide et sans peur, il s'enfonça dans ce monde même qui avait toujours regné sur sa pensée... D'un nouvel acte de foi.. il se l'ouvrit, j'en suis sûr, et de toute son âme, en un clin d'oeil, le rejoignit. Il faut que nous pensions à lui, toujours, comme à quelqu'un de "sauvé".[12]

Такие мысли "par instants" посещали J. R. И такие мысли, далекие и чуждые людям, он ронял тоже только в редкие минуты, в своих статьях. Они не могут назваться бесспорными и опереться на твердый гранит наших самоочевидностей: сам Ривьер, еще раз повторю, сказал нам это в начале своего "Introduction". Но ведь в те минуты, когда такие мысли приходили к нему, он переставал верить и в гранит и все другие человеческие твердыни. И теперь, когда вслед за своим другом, он ушел в ту страну, из которой ни один путник еще не возвращался к нам, теперь, перечитав его "Introduction", мы чувствуем себя вправе послать покойному, как последний привет свой, летучий стих любимого поэта его молодости: 

Le vrai sage est celui qui fonde sur le sable,

Sachant que tout est vain dans le temps nternel.