Последний праведник - [20]

— Я бы хотел, чтобы ты сегодня связался с… ну скажем, с восемью-десятью людьми доброй воли в Копенгагене. Спросил, не заметили ли они чего-то необычного. Генеральный секретарь Красного Креста, кто-нибудь по правам человека, ну и эти… защитники окружающей среды. Что-то вроде этого. Попроси их быть начеку. Тогда с нас взятки гладки.

— Как насчет всех тех, кто приехал на саммит?

— Нет. — Соммерстед неестественно рассмеялся. — Они, во-первых, и так неплохо защищены, а во-вторых, уедут домой через четыре дня. Я думаю, мы говорим об угрозе с дальней перспективой.

Нильс бегло просмотрел выданные ему два листа бумаги, хотя Соммерстеду явно не терпелось выставить его за дверь.

— Есть подозреваемые?

— Бентцон, это чистая перестраховка, ничего больше.

— Почему они тогда передали дело нам?

— Слушай, это пустяк, ты можешь вообще рассматривать это как выходной, в качестве благодарности за работу вчера ночью. Если мы станем воспринимать такие неопределенные угрозы всерьез, у нас не останется времени ни на что другое. У меня и без того хватает сейчас работы, стоит мне допустить малейшую ошибку — и завтра же на моем пороге возникнут три утренние газеты и сто семьдесят девять членов парламента, и все будут требовать разъяснений, проведения внутренних расследований и правильной расстановки приоритетов в нашей работе. И как бы я ни мечтал заткнуть им пасти, мне придется улыбаться и кивать, как школьнику на выпускном вечере.

Соммерстед театрально вздохнул и откинулся на спинку стула. Он явно не впервые произносил эту речь.

— Это моя работа, Бентцон: я постоянно должен быть на связи с министром и прокурором. Рассылать письма о том, почему мы не приехали на место преступления на две минуты раньше, отвечать на звонки журналистов, вопрошающих, почему мы так плохо справляемся со своей работой. Потому что они всегда видят только это.

Соммерстед указал на окно и толпу за ним.

— Я — ваша оборона, я беру на себя парламентских ищеек из Кристиансборга и редакций газет. Вам нужно просто продолжать заниматься тем, чем вы занимаетесь всю жизнь: ловить преступников, упекать их в тюрьму и выбрасывать ключ от нее.

Нильс только улыбнулся. Соммерстед не без причуд.

— Чистая перестраховка, Бентцон. Своего рода тест на доверие. Между тобой и мной. И хорошего тебе отпуска.

11

Архив Главного управления полиции, Копенгаген

— Хорошие люди? — В голосе Каспера не было даже намека на насмешку, только искреннее любопытство. — Ты ищешь «хороших людей»?

— Именно, — подтвердил Нильс, усаживаясь на край стола и осматриваясь в спартански обставленной компьютерной комнате. — Я ищу хороших людей. Ты можешь мне помочь?

Каспер уже уселся за свой компьютер. Нильсу он сесть не предложил, но такое поведение было в архиве в порядке вещей. Несмотря на то что помещение мало отличалось от всех остальных, разве что было немного просторнее, Нильса никогда не покидало здесь ощущение незваного гостя. Ни кофе не предложат, ни присесть, никакого тебе вступительного обмена любезностями. Нильс не мог понять, то ли архивные работники не питают к нему симпатии, то ли им просто не хватает социальных навыков. Может, проведя столько лет в пыльном архиве, в окружении указателей, папок и картотек, они стали асоциальными и боятся, что любое инородное тело вроде Нильса нарушит их лелеемый порядок, что все входящие в эти тяжелые черные деревянные двери несут с собой хаос?..

— Искусство быть хорошим человеком, — сказал Каспер, запустив поиск на словосочетание «хороший человек», и продолжил:

— Первая ссылка — об Иисусе.

— Отличная зацепка, Каспер.

Каспер смотрел на экран, искренне радуясь комплименту. Нильс напомнил себе о том, что ирония здесь не действует и не действовала никогда. Ирония может привести к недопониманию, оно вызовет ошибку в картотеке, и в конце концов окажется, что важная книга, папка или решающее доказательство потеряны навсегда. В архивном хранилище находилось более трехсот тысяч зарегистрированных дел. Нильс никогда там не бывал, вход без специального разрешения был строго запрещен, но те, кому посчастливилось увидеть хранилище, описывали его как полицейскую сокровищницу. Там были дела даже XIII века. И слишком много нераскрытых убийств. Больше сотни только после окончания Второй мировой. Конечно, многие из этих убийц давно уже лежат в земле и судят их другие инстанции, но если верить статистике, как минимум сорок из них до сих пор живы и на свободе. Не говоря уж об исчезнувших датчанах. Кто-то сбежал из дома, других спрятали так хорошо, что они не попали даже в список нераскрытых убийств.

Многие коллеги Нильса, выйдя на пенсию, добиваются разрешения на архивную охоту. Так что хотя обычная ирония здесь и не действовала, место все же не лишено собственной высшей иронии: только после выхода на пенсию у полицейских наконец-то появляется возможность делать ту работу, на которую их изначально нанимали. Все потому, что слишком много драгоценного рабочего времени уходит на ненужную бумажную возню. На рапорты, которые никто не читает, на документы, которыми никто не интересуется. Скоро на толчок нельзя будет сходить, не сверившись предварительно с документом в формате эксель. В последние восемь-десять лет положение ухудшилось. Хотя правительство и обещало выкорчевать бумажную возню и ненужную бюрократию, в действительности все только усугублялось. Да и на улицах и в переулках было чем заняться: банды рокеров, война преступных группировок, зверское насилие, снос Молодежного дома и все сопутствующие ему конфликты, неприкаянные молодые иммигранты, не видящие разницы между одноразовым грилем и соседской машиной, морально отупевшие предприниматели в постоянном поиске возможности смошенничать, восточноевропейские И арабские гангстеры, африканские проститутки, несчастные душевнобольные, на чьих больничных койках правительство решило сэкономить, и так далее, и тому подобное. Неудивительно, что некоторые полицейские продолжают работать и на пенсии. В верхах полушутя шепчутся по углам, что правительству стоило бы сформировать республиканскую гвардию, как в странах Ближнего Востока. Небольшое войско для удовлетворения правительственных желаний. Пока такая гвардия занималась бы очисткой «Христиании» и воевала с демонстрантами, полиция наконец-то смогла бы вздохнуть свободно и заняться тем, что ей удается лучше всего: защитой населения, профилактикой и раскрытием преступлений.