Последний подарок Потемкина - [50]

Поутру охрана привела Сеньку в шатер Светлейшего. – Нерубайск хорошо знаешь?

– Бував…

– Значитца так, казак. Дело для тебя есть. Добудешь нам разведку – прощу. Господа генералы посвятят тебя в детали. Удачи тебе, учитель фехтування…

Ветреным майским утром в дом властелина Хаджибея – двухбунчужного паши Ахмет-бея янычары притащили истерзанного казака. Не по годам разжиревший паша Ахмет, брат трехбунчужного Гассан-паши, бывшего коменданта Очакова, важно восседал в окружении приближенных: ближайшего советника – бин-паши, трех агов и пяти байрактаров. Следствие было коротким:

– Перебежчик. Нерубайский есаул его опознал, – лаконично доложил суть дела бин-паша, – бумажки какие-то на базаре евреям передал.

– Наверняка, шпион, – сказал первый ага.

– Глаза зеленые, как у шайтана, – сказал второй ага.

– На кол? – вопросительно взглянул на Ахмет-пашу глава трибунала, третий, наипочетнейший ага.

Ахмет-паша ловким ударом убил жирную муху на жирной щеке, улыбнулся победе и, не утруждая себя лишними словами, утвердительно кивнул…

Свежий черноморский ветер обласкал лицо Сеньки на пути назад, в подземный каземат Хаджибея. Вдохнул его казак как амброзию, как аромат жизни перед встречей со зловонием зиндана и рванулся из последних сил в надежде спрыгнуть с зубчатых стен. О такой «сладкой смерти» оставалось теперь только мечтать. Боже, какая же это благодать – умереть, разбившись о мокрые, милосердные скалы. Господи, помоги!.. Но не тут-то было… Жилистые, мускулистые янычары, со скуластыми славянскими лицами – видать, мамки были русские – сбили Сеньку в полете прыжка…

Очнулся он на каменном полу каземата. Руки его были согнуты в локтях и прикручены к коленям ремнями. И на манер огромной лягушки, сидел Сенька, раскорячившись на корточках. Суконные синие широкие шаровары его были приспущены.

В тусклом свете факела он скорее почувствовал, чем увидел внимательный взгляд заплывших глазок с красными веками. Старший палач Ахмет-ага, тезка паши, давно уже изучал «гяура». Ахмет, что значит «достойный похвалы» по-турецки, занимался своим нелегким делом уже сорок лет. Для палача срок немалый, особенно в Турции. Видал многое за свою жизнь. Но всегда с интересом созерцал поведение в последние минуты обреченных на смерть, поражаясь многообразию людской породы. На малом огне в медном тазике плавилось баранье сало.

Подручные хотели было совсем сорвать с ясыря шаровары, но ага жестом остановил их. Он не хотел попусту позорить этого казака. Поднял рубаху, внимательно оглядел его мужское достоинство. Подивился – даже в эту жуткую минуту, всего там было много и внушительно. Лицо его озарила необычно мягкая для человека его ремесла улыбка.

– Хороший елдак, – сказал он ласково, – жалко пропадет, девки плакать будут. И погладил Сеньку по голове ласково, как отец. – Женка есть? Детки есть? А эта што? – потрогал он маленькую зеленую ладанку из сафьяна на кожаном шнурке.

– Талисман, – неохотно отозвался Сенька, – от мамки.

– Мамка откуда была? Курдянка? Курды делают такое.

Сенька пожал плечами.

– Не знаю, померла рано…

– Ну, я возьму себе, тебе он там не нужен будет, так? – дружелюбно спросил Ахмет-ага.

И, не дождавшись ответа, бережно, словно старясь не причинить лишнего неудобства, снял ладанку с Сенькиной шеи. Раскрыл аккуратно. И в восхищении воскликнул:

– О, да тут зимурут!

Темный сочно-зеленый небольшой изумруд был центром затейливого орнамента, вышитого бусинками речного жемчуга внутри ладанки.

– Ой, как красива! Благословен Аллах, что дал нам этот магический камень. Из всех других драгоценных камней только зимурут питает взор без пресыщения. Он дарует нам мудрость и укрепляет сердце! – сказал он, любуясь на игру огня на гранях камня.

Подручные бросали завистливые взоры на доставшееся старому Ахмету сокровище, но не смели промолвить ни слова.

– Укрепи же свое сердце, неверный!

И с этими словами он щедро зачерпнул огромной рукой теплого сала и залепил им отверстие, менее всего приспособленное для того ужасного испытания, которое было предназначено злополучному казаку. Остатки же жира размазал по острию кола…

Смерть на колу бывает разная, читатель… Тут есть немало неприятных нюансов. Ну вот, к примеру, шероховатость поверхности. Если кол грубо отесанный, шершавый, с сучками, то есть шанс, что шероховатости эти порвут большее количество тканей, а если повезет, то и сосудов на своем пути, и счастливчик умрет относительно быстро – от обильной кровопотери. Ну, а ежели гладкий, – тут уж как карта ляжет… Можно и сутки прокорячиться.

Предназначенный для Сеньки кол тускло поблескивал в свете факелов. Впитавшиеся в него кровь и кал предыдущих жертв, да жир бараний отполировали дерево до тяжелого желтого блеска.

«Мабуть, легко ковзати буде», – невесело усмехнулся казак своим мыслям.

– Ну, пошли штоли… – прошепелявил Ахмет-ага нетерпеливо, с нежностью поглядывая на свое драгоценное приобретение.

А дальше всё было как-то очень уж омерзительно буднично. По знаку палача подручные приподняли раскоряченного Сеньку. Ахмет вставил кол в специальное отверстие между кирпичами крепостной кладки, взглянул в последний раз в бирюзовые глаза, побелевшие от страха. Проскрипел: – Легкой смерти тебе, неверный! – и махнул рукой.