Последний побег - [2]

— Хорошо, усиль бдительность, — ответил по селектору сержант Джумахмедов.

Вскоре несколько осужденных направились к шалашу из жердей и досок, что стоял на пустыре слева от балка. Уже начало темнеть, но по крикам и жестам можно было догадаться: там происходит что-то серьезное. И точно, шалашик аккуратненько разлетелся по составным, а голый по пояс неудачник рванул по шпалам узкоколейки, пересекавшей пустырь от балка к пилораме. За ним, загребая руками воздух, бежали человек пять. Но страх оказался резвее благородной кровожадности. Проигравший в карты выиграл на беговой дистанции и присел на корточки у колючей проволоки перед контрольно-следовой полосой под вышкой шестого поста. Хаким, стоявший там, демонстративно опустил предохранитель. По селектору громко докладывал часовой седьмого поста Синицын. А к шестому уже бежали офицеры — оперативники и контролеры по надзору. Взяв полуголого изгоя в кольцо, они быстро направились вверх, к первому контрольно-пропускному пункту. Производственная зона замерла. Толпа осужденных поджидала их, стоя на высокой площадке из накатанных бревен, и угрожающе молчала. Слышно было, как, кашлянув, схаркнул в сторону крайний от поста зэк, крупный, с лошадиным поворотом головы. Гараев положил автомат на подоконник — и кстати: полосатая волна, словно сорвавшись, хлынула навстречу идущим офицерам.

— Часовой! — обернувшись к нему, взвизгнул один из контролеров.

— Стой! — крикнул Гараев, звонко передернув затвор автомата.

Осужденные резко сбросили скорость — и, оглядываясь на вышку, остановились.

— Козел! Сука! — чуть ли не хором заорали они, когда оперативники, расталкивая зэков плечами и локтями, повели проигравшего дальше, к воротам.

— А он мне говорит: «Спаси, землячок!» Какой я ему земляк? — возмущался, размахивая левой рукой, Хаким. — Мне и Джумахмедов земляк…

Скоро бор стал разрываться на полуострова, острова, а затем совсем сошел на нет. В воздухе запахло болотом. О зрительной связи давно забыли и только изредка аукались с ближними. Автомат, конечно, несли по очереди, держа его за спиной, а руками злобно отмахивались, закрывали лицо от мерзких в своей многочисленности оводов и комаров. Сразу же и пилотки пришлось расправить — спустили их на уши. А когда нога по колено проваливалась в вязкую болотную жижу, приходилось цепляться рукой за ветку или корягу, чтобы вытащить себя, и тотчас, гудя, черный шматок насекомых летел прямо в лицо, пронзая его до крови.

— Попадется — шею сверну, — проворчал Джаббаров.

— Кто?

— Молодой, который сбежал, кто!

— Он нашего призыва…

Хаким промолчал. Грязные, искусанные, залитые соленым потом от пилоток до сапог, они шли уже часа два, ориентируясь по солнцу и отдельным крикам товарищей, которые изредка долетали до них.

«А служба только-только начинается, — печально размышлял Гараев, — собачник дембельнется нынче, а Джумахмедов и Белоглазов всего лишь на полгода раньше призвались… Да, жалко, что я не попал в сержантскую школу — пусть я не здоровый, но упрямый…»

Командира отделения Белоглазова Григорий ненавидел: бог шельму метит — ресницы над пустыми глазами сержанта действительно были белыми. А корму он носил так, как будто с горшка на стул пересел — и не вставал до армии. Типичный образчик дорвавшегося.

Наконец-то впереди затемнели крупные кроны сосен. И когда вышли на твердую землю, Хаким сразу рухнул на мох. Словно споткнувшись, распластался рядом Григорий. Отстегнули фляжки. В глубине бора послышались голоса. И вскоре друзья обнаружили там лесопросеку, в дальнем конце которой желтела железнодорожная насыпь. Гараев присел на горячий рельс к Борису Зацепину.

— Тяжело? — спросил тот, перематывая иссиня-коричневую портянку. — Видишь, к потолку бросишь — прилипнет.

«И ты туда же…» — заметил про себя Григорий.

— Скулить меньше будет, — это сказал брат Бориса, Володя. Они близнецы, богатыри воронежские. Держатся в роте так, словно спинами друг к другу прижались — круговая оборона.

Гараев сощурился и промолчал. Промолчал и Борис. Им хорошо — они уже «старики», а «старикам» везде у нас почет.

— Взвод, становись! — дал команду лейтенант Добрынин.

Финишная, к сожалению, была не совсем прямой: пять километров взвод простучал сапогами по шпалам, как на дистанции. Впереди и немного сбоку бежал командир взвода. А Ширинкину дали пинка за то, что автомат упал первым, когда он споткнулся. Дал Джумахмедов.

По поселку шли с черными спинами. Как выяснилось позже, пока два взвода были в карауле, а третий отдыхал после него, штурмуя болота, офицеры с дежурным по роте и дневальными провели шмон в спальном помещении казармы. Были проверены все тумбочки, матрацы и подушки. Опытные кадровые пальчики нашли то, что искали: письма, записные книжки и медные, очень похожие на золотые, кольца.

Построив перед ужином роту, командир сделал ей краткое, но увесистое внушение.

— Товарищи солдаты! Государство два года содержит вас, обучает вас для того, чтобы вы имели возможность выполнить свой святой долг перед Родиной, перед народом. Вам поручена очень ответственная и нелегкая задача, недаром у нас в стране только два рода войск несут каждодневную службу с боевыми патронами в магазинах — это пограничные и внутренние войска. Охрана особо опасных преступников доверена вам, товарищи солдаты! Там, за забором, содержатся люди, руки которых обагрены человеческой кровью, кровью наших сограждан. Вы хорошо слышите меня? А сколько своих они зарубили, повесили, сожгли! «Преступный мир сам себя уничтожит» — так, кажется, сказал Ленин. И пусть это будет так! У нас своя задача. Сегодня была проведена очередная проверка в казарме — и снова найдены запрещенные предметы, изготовленные зэками. Все это означает, что с вашей помощью на зону идут плитки и пачки чая, снова нарушается режим… Похоже, крутых мер не избежать. Вы поняли меня, товарищи солдаты?