Последний перевал - [43]

Иван терпеливо выслушал путаный рассказ отца, шумно вздохнул и сказал с болью в душе:

— Что же ты натворил! До чего додумался! Ведь ты преступник, и нет тебе никакого прощения!

Евлалия испуганными глазами смотрела то на отца, то на брата, хотела что-то сказать, как-то примирить их, но Иван решительно встал из-за стола и направился к дверям.

— Куда же ты? — встрепенулся Епифан Парамонович. — В кои-то веки пришел под отцовскую крышу — и покидаешь? Не за тем мы с тобой встретились, чтобы расходиться!

— Мне пора: служба. Да и о чем нам говорить? — сухо и отчужденно проронил Иван.

— Обойдется без тебя служба. Евлалия, стели своему брату самую мягкую постелю! — распорядился отец, заслонив собою двери.

— Ну что? Бодаться будем, как в Ольховке? — спросил Иван, оттеснил отца от порога и шагнул в сени.

— Никуда ты не пойдешь! Не пущу! — вскрикнул отец и, уцепившись за маскхалат, втащил сына обратно в комнату.

— Да ты что? — рассердился Иван.

— Садись за стол, дело есть. Очень сурьезное дело.

— Что за дело? — недоверчиво насторожился Иван, косо посмотрев на отца.

Епифан Парамонович прогнал Евлалию на кухню, подвел сына к дивану. Руки у него дрожали, борода тряслась.

— А такое дело, что выходить тебе из мово дома нельзя.

— Почему? — строго спросил Иван.

— Там твоя смерть.

— Какая смерть? Что ты несешь?

— Не горячись, — остепенил его отец. И снова, перешел на шепот: — В город вот-вот нагрянут японцы и порежут вас всех самурайскими мечами. Смерть тебя ждет — вот те крест!

Тихий шепот отца оглушил Ермакова, как пушечный выстрел. Он тут же вскочил с дивана и бросился в дверь.

— Куда же ты? — Епифан Парамонович кинулся за сыном, ухватился за полу маскхалата. Иван рванул полу, и отец упал на крыльцо, больно ударившись лбом о дощатые перила.

— Папенька, папенька! — запричитала подбежавшая Евлалия.

— Уйди с глаз долой! — оттолкнул ее отец и схватился скрюченными пальцами за голову. — Что я наделал, старый дурак! Что натворил! Нет мне прощения! — хрипло заголосил он, ударяя кулаками по всклокоченной голове.

XIII

Иван Ермаков выскочил из переулка и без оглядки побежал к домику, где жила секретарша управляющего. Уже в сенках он услышал звон гитары и низкий грудной голос Королевы Марго:

Ночь светла. Над рекой

Тихо светит луна…

Ворвавшись в дом, Иван снял на ходу ремень и хлестнул в ярости блаженно улыбающегося Шилобреева. Потом хлестнул еще раз, еще.

— Банкеты задавать вздумал! — закричал он. — Я те покажу банкеты! Я те покажу! Марш в комендатуру!

— Ты что, с ума сошел? — взвыл от боли Филипп.

— Марш в комендатуру, чертова болячка! — наседал на него Иван, продолжая безжалостно хлестать растерявшегося сержанта.

Звякнула упавшая на пол гитара, свалился ночник.

— Ой, ой, мне же больно! — взвизгнула в темноте Королева Марго, тоже отведавшая в суматохе офицерского ремня.

Воспользовавшись темнотой, Шилобреев перемахнул через стол и стремительно вылетел в дверь. Ермаков догнал его за калиткой.

— Ты хоть скажи, что случилось? — спросил Филипп, не останавливаясь.

— Японцы вступают в город. Казнить тебя будут, негодяя усатого. Звезды вырезать на твоей шкуре.

— С ума спятил! Война же кончилась, а он все воюет!

Через несколько минут они были в комендатуре.

— В ружье! — гаркнул Ермаков, ворвавшись в комнату дежурного.

Санька Терехин, мирно спавший на кожаном диване, вскочил на ноги и, ничего не понимая, заморгал спросонья испуганными глазами. Он был бос, без ремня, с расстегнутым воротом. У дивана стояли его сапоги, прикрытые новенькими портянками, которые он добыл «взаимообразно» на чуринском складе. Из соседней темной комнаты выскочил взъерошенный Ахмет, за ним — Сулико.

— Что случилось? — спросили они почти одновременно.

— Где ваше оружие? Я спрашиваю, где оружие? — закричал, наступая, Командир взвода.

Совершенно протрезвевший, Шилобреев напустился на Терехина:

— Кто вам позволил спать? Вы что, на Рязанщину приехали?

Сообразив, что произошло что-то серьезное, Санька начал быстро обуваться. Из дежурки выбежал и тут же снова вбежал, но уже с автоматом в руках, Ахмет. Из соседней комнаты прибежал командир танка Звягин, за ним его танкисты. Когда все собрались, Ермаков коротко объяснил обстановку:

— В город вот-вот ворвется японский отряд смертников. Приготовиться к бою. Драться будем до последнего патрона.

Сообщение командира вызвало у всех крайнее удивление. Какие японцы, если кончилась война? Ахмет сощурил глаза, будто смотрел в это время на яркое солнце. Сулико в недоумении раскрыл рот. Озадаченный Терехин поскреб в затылке, совершенно не понимая, о чем говорит командир. Коли в город придут японцы, то наверняка затем, чтобы сдаться в плен. Чего же тут пороть горячку? И только танкисты ничем не выказали своего недоумения — мигом скатились с лестницы и бросились к машине. Война научила их одному непреложному правилу: сначала займи боевое место, а потом выясняй, что к чему и зачем.

«Пятерка нападения» быстро ссыпалась вниз. Надо было скорее обдумать, как организовать оборону, где расставить огневые точки. У крыльца Ермаков увидел Лялю с медицинской сумкой на плече. «Вот еще нашлась помощница», — подосадовал он.