Последний ковбой Америки - [3]

Она закрыла глаза, сцепила зубы и сделала последнее окончательное движение. Что-то лопнуло внутри её, и всё тело пронзила боль, но это уже была боль облегчения. Она медленно выпрямилась и окинула женщин победным взглядом.

Знахарь взял окровавленный корень и быстро удалился в хижину мужчин. Защищённая от любопытных глаз плотным кольцом женщин, Канеха проследовала в вигвам вождя, своего отца. Женщины остались снаружи, а невеста бесстрашно вступила внутрь под оценивающие взгляды мужчин.

Канеха стояла, гордо подняв голову и глядя вдаль. Грудь её вздымалась, а ноги слегка дрожали после бешеной ритуальной пляски. Она молила богов, чтобы Рыжей Бороде понравилось то, что он увидел.

Первым заговорил вождь, как того требовала традиция.

— Видишь, какое у неё сильное кровотечение, — произнёс он, протягивая жениху окроплённый брачный корень. — Она родит тебе много сыновей.

— Да, у меня будет много детей, — уважительно повторил Сэм, не сводя глаз с прекрасного лица стоявшей перед ним обнажённой девушки, ставшей его женой. — В знак того, что я ею доволен, дарю моим братьям мясо ещё одного бизона.

Канеха бросила на него быстрый взгляд, полный скрытого смысла. Её молитвы были услышаны. Рыжая Борода доволен ею.

* * *

Сейчас от её природной грации и изящества не осталось и следа, но она оставалась прекрасна новой красотой — красотой приближающегося материнства. Однако Сэм был далёк от того, чтобы оценивать происшедшие с его маленькой Канехой трансформации. Его голова была занята другим. В этом году бизоны сюда не вернулись. Что-то подсказывало ему, что и не вернутся. Слишком много их было перебито за последние годы.

Наконец, он оторвал тяжёлый взгляд от стола:

— Собирайся, мы уезжаем.

Канеха молча кивнула и принялась послушно собирать немудрёный домашний скарб. Сэм вышел наружу, чтобы впрячь мулов в тачку. Быстро справившись с этим делом, он вернулся в хижину. Канеха подхватила первый узел и направилась к двери, когда резкая боль пронзила её снизу доверху и обратно. Она выронила узел и схватилась обеими руками за низ живота, согнувшись вдвое. Потом многозначительно посмотрела на мужа.

— Что, прямо сейчас? — спросил Сэм с оттенком недоверия.

Она только кивнула и вновь скривилась от боли.

— Сейчас я тебе помогу, — засуетился муж.

Она выпрямилась, когда боль ненадолго отпустила.

— Нет, — твёрдо сказала она на языке кайова. — Это — женская работа, я сама.

Сэм понимающе кивнул и вышел.

Он просидел у дверей хижины до двух утра, когда его, задремавшего, разбудил кошачий писк новорождённого. Он весь напрягся, прислушиваясь. Ещё минут через двадцать дверь открылась. Канеха пригласила его в дом и гордо проговорила, показывая на лавку, на которой копошился какой-то живой комочек:

— Сын.

— Да, сын, разрази меня гром! — обалдело и радостно воскликнул Сэм.

Двумя огрубелыми пальцами он осторожно развернул цветастую тряпицу и склонился над ребёнком, щекоча его жёсткой бородой. Тот недовольно засопел и укоризненно посмотрел на отца такими же, как у него, синими глазищами. Он был такой же белый, как та священная шкура, решившая торг в пользу Сэма. Только его аккуратная головка была покрыта иссиня-чёрными, как у матери, густыми волосами.

На следующий день они снялись и подались на новые места.

2

Они обосновались милях в двадцати от Додж-Сити, и Сэм занялся извозом. Это оказалось довольно прибыльным бизнесом, поскольку ни у кого в округе не было таких сильных и выносливых мулов, как у Сэма-Рыжая Борода, слово которого было твёрже кремня.

Они жили на небольшом ранчо. Маленький Макс рос как в сказке — не по дням, а по часам. Ещё более похорошевшая Канеха не могла на него нарадоваться. Правда, время от времени она задумывалась о том, почему духи не дают ей больше детей, но это её не очень огорчало. Она молода, здорова, и духи ещё изменят к ней своё отношение.

Сэм тоже был по-тихому счастлив. От природы он был очень робким человеком, и годы, проведённые в прерии, отнюдь не способствовали устранению этого недостатка, если это можно было назвать недостатком. В городе за ним закрепилась репутация нелюдима. Ходили даже слухи, что у него припрятано золотишко которое он нарыл, шатаясь по прерии и якшаясь с индейцами.

К одиннадцати годам Макс был таким же подвижным, сильным и неутомимым, как его индейские сверстники. В своём физическом, да и умственном развитии он намного превосходил городских ребят. Он лихо скакал без седла на любой лошади, мог попасть из ружья в глаз суслику с расстояния ста ярдов. Мускулистый, подвижный, с длинными, подрезанными на индейский манер чёрными прямыми волосами, он почти не отличался от гордых сынов прерий, если бы не тёмно-голубые глаза и белая кожа на незагорелых участках тела.

Однажды вечером, когда семья сидела за поздним ужином, Сэм пытливо взглянул на сына и проговорил:

— В Додже открывается школа.

Макс вопросительно посмотрел на отца, потом на мать, не зная, дозволено ли ему говорить. Решил, что лучше промолчать, и сосредоточенно уставился в свою миску.

— Я тебя записал, сын. И заплатил десять долларов.

Макс решил, что ему можно высказаться.

— А зачем мне школа?