Последний конфликт в независимой Греции: Союзническая война 220–217 гг. до н. э. - [25]

В изложении и этого похода у Полибия довольно много спорных моментов. Во-первых, следует отметить бездействие ахейцев, хотя этолийский отряд, двигаясь к Кинефе и обратно, дважды прошел через их территорию. Полибий указывает, что стратег Ахейского союза Арат в это время собирал войска и просил помощи у союзников (IV, 19, 1). Однако историк противоречит своим же словам. Несколько выше (IV, 16, 6) он сообщает, что ахейское войско было уже набрано, а лакедемонянам и мессенцам был уже отдан приказ о доставке вспомогательных войск. В другом пассаже автор объясняет пассивность Арата воспоминаниями о поражении при Кафиях (IV, 19, 11), намекая на тот факт, что стратег Ахейского союза был бездарным командующим.

Можно попытаться объяснить бездействие Арата его желанием выставить этолийцев явным агрессором. Конечно, принимая во внимание стремление ахейского стратега развязать войну со старым врагом и вовлечь в нее силы союзников, прежде всего македонскую армию, такое объяснение было бы вполне приемлемым. Однако это предположение выглядит весьма спорным, если вспомнить, что битва при Кафиях началась именно с нападения ахейцев.

Вызывает сомнение и тот факт, что Арат столь открыто продемонстрировал союзникам свою слабость. Выставляя этолийцев нарушителями Общего Мира, а себя — оскорбленной стороной и заступником общего дела, такой государственный муж, как Арат, просто обязан был попытаться прийти на помощь союзнику. Но, по утверждению Полибия, он даже не решился оказать сопротивление отряду пиратов. Можно обратить внимание и на тот факт, что разоренная этолийцами территория принадлежала союзнику, а не ахейцам. И это обстоятельство не давало оснований Арату утверждать о необходимости предоставления помощи со стороны остальных союзников именно ахейцам.

Таким образом, невмешательство в дела Кинефы должно было отрицательно повлиять на взаимоотношения ахейцев и их союзников. Арат продемонстрировал всем, что он не способен выступать гарантом мира и спокойствия в Пелопоннесе. Фактически своим бездействием он давал повод не только к оживлению разбойничьих набегов, но и к измене некоторых союзников. Едва ли Арат был способен на столь опрометчивый поступок. Но в таком случае его пассивность, видимо, была вызвана другими причинами.

Во-вторых, столь же странными, на первый взгляд, выглядят действия человека, прямой обязанностью которого было соблюдение мира в Пелопоннесе — македонского офицера Тавриона. Полибий сообщает, что Таврион был назначен Антигоном Досоном «царским уполномоченным» в Пелопоннесе и принимал в этом качестве участие в Союзнической войне 220–217 гг. (Polyb., IV, 6, 4; 10, 6; 19, 7). Как полагал Г. Бенгтсон[194], штаб-квартира этого офицера находилась в Коринфе. Не отрицая такой возможности, кажется все-таки более вероятным его базирование в Орхомене. На это намекает Полибий, говоря, что там были собраны какие-то военные силы (Polyb., IV, 6,6). Кроме того, Орхомен по своему местоположению больше, чем Коринф, подходил для быстрой переброски сил в любую точку Пелопоннеса.

Как указывалось выше, Таврион принял участие в битве при Кафиях на стороне ахейцев, хотя македонский царь Филипп V (Polyb., IV, 16, 2–3) и после этого столкновения продолжал оставаться в мире с этолийцами. В войну он вступил только после официального ее объявления. И тем не менее, в битве при Кафиях вместе с ахейцами сражалось и войско Тавриона. Весьма сомнительно, чтобы македонский офицер, даже если он «заведовал делами в Пелопоннесе», мог самостоятельно принять участие в боевых действиях, хотя Македония официально войну не вела. Тогда возникает закономерный вопрос: на каком основании действовал Таврион? Объяснение, думается одно: он мог действовать подобным образом только как «страж мира»[195]. Именно эта должность предусматривала самостоятельность, действие на свой страх и риск, и позволяла иметь достаточное для оказания помощи союзнику войско.

Но в таком случае представляется нелогичным невмешательство Тавриона в столь явное нарушение Общего Мира, как уничтожение Кинефы. Полибий сообщает, что Таврион получил известие о вторжении этолийцев и о судьбе Кинефы. Однако, вместо того, чтобы самому поспешить с войском и остановить этолийцев, Таврион начал переговоры с иллирийцем Деметрием Фарским (Polyb., IV, 19, 7–9). Тот был занят опустошением Киклад (Polyb., IV, 16, 8), и его действия нельзя расценить иначе, как пиратские. Именно этого авантюриста Таврион уговорил воспрепятствовать переправе этолийцев. Можно предположить, что Деметрий не столь охотно принял бы это предложение, если бы не соблазн отбить добычу, награбленную в Кинефе. Более того, Таврион даже обещал оплатить все расходы, связанные с перетаскиванием лодок. Однако переговоры, видимо, затянулись, и Деметрий опоздал к переправе этолийцев на два дня. Таким образом, можно отметить, что Таврион по каким-то причинам сам не смог отразить нападение этолийцев.

В-третьих, этолийцы в этом инциденте повели себя весьма неблагоразумно. Следует вспомнить предшествующие события и столкновение при Кафиях. Собственно, этолийское предприятие в Мессении тогда по сути было грабительским, но преследовало и политические цели (Polyb., IV, 3–4; 6, 11–12). Как уже отмечалось выше, этолийцы, так же как и Арат, считали момент для начала боевых действий благоприятным (Polyb., IV, 3, 3). Маневры Доримаха в Пелопоннесе можно истолковать как испытание лиги на прочность. Разгром ахейцев при Кафиях способствовал осознанию этолийцами своего преимущества над соперником. Поэтому после битвы при Кафиях они не только не прекратили набеги, но еще более дерзко стали вмешиваться во внутренние дела Пелопоннеса (Polyb., IV, 17; 25, 4–5).