Последний ключ - [3]

Я сидела над ним до последнего — то тихо воя от безысходности и зажимая себе рот кулаком, то молча и тупо глядя на его мучения, желая только одного — лежать рядом и угасать одновременно, поскольку представить себе, что я без него буду делать, я не могла. Так нас и нашли люди из нашего замка — лежащего на земле лорда Каскора, хриплое, с кровавыми пузырями дыхание которого говорило о последних минутах его жизни, и меня, лежащую рядом на покрасневшей траве, судорожно прижимающую к ране на животе расписную узорчатую накидку. Минуты, часы или дни после этого вспоминаются мне смутно, расплывчато. Кто-то меня уговаривал и вел куда-то…  немолодая женщина с заплаканными глазами осторожно мыла мои окровавленные руки, тихонько причитая…  мы скакали, скрываясь от погони, ветер и дождь слепили глаза…  В себя я стала приходить лишь у стен замка Харвиза, за сотни миль юго-западнее от родного дома. Слуги моего отца привезли меня в долину Хемсок к дальнему родственнику — троюродному дяде по женской ненаследуемой линии, лорду Эмису Ноа. С тех пор жизнь моя лишилась всяческих красок, стала пуста и уныла.

Известие о смерти кузена потрясло лорда Эмиса, но долго ли он печалился на самом деле? Я ведь не дура и глаза мои не слепы. Земли семейства Ноа были куда как беднее, скромнее тех, которыми владела семья Каскоров. Влияние, которое имели Ноа, не шло ни в какое сравнение с тем весом, что имели Каскоры. И сколько бы поминальных служб ни отстоял лорд Эмис, радость от того, насколько изменилось его положение, скрыть не мог. Пусть из-за смерти моего отца Лакит или хотя бы какая-то его часть отнюдь не перешли в собственность дяди, а богатства дома Каскор никак не легли в подвалы семейства Ноа, Эмис сполна мог попользоваться успехом брата, решая судьбу его дочери. И я не могла ему в этом помешать, поскольку сама предоставила ему такое право своим появлением. Люди, привезшие меня в Хемсок, искренне полагали, что тем самым защищают меня от Ла-Ренейды, однако на деле они только усадили меня в другую клетку, не такую откровенную и устрашающую, но все равно клетку.

Я была молода, неопытна, растеряна, но не глупа. Мне не нужно было объяснять ценность наследницы такого лакомого куска, как Лакит и перевал Тутарла. Даже теперь, когда мои земли были разграблены, замок разрушен, а войска уничтожены, ибо не было больше Лакита, он умер со смертью последнего из лордов Каскоров, я не была нищей. У меня ничего не было — и было имя, древнее гордое имя королей Лакита. Это единственное, что еще стоило дороже моего молодого женского тела. Но ведь и их можно выгодно продать?

Я не строила иллюзий насчет дяди. Теперь он мог с полным правом распоряжаться моей судьбой так, как считал это необходимым, и я не могла его винить за это. Любой другой лорд, к кому бы я ни обратилась за помощью, попытался бы втянуть меня в свой расклад, использовать в своих интересах, так чем Эмис Ноа хуже? Я признавала его права и готова была идти ему навстречу, если и он будет честен со мной. К чести дяди, правду скрывать он не стал. Зная, как я беспокоюсь о судьбе Лакита, он отправлял туда лазутчиков, которые приносили, увы, только печальные известия. Эмис не пытался меня утешать или дарить ложные надежды. Как раз обратное: он очень хотел, чтобы я трезво посмотрела на свою жизнь и на свое будущее. Чтобы я смирилась с тем, что мое положение изменилось, и что теперь кроме дяди нет у меня другой защиты.

Я не доверяла ни ему, ни кому другому, но кому нужно доверие человека, запертого в клетке и вынужденного делать лишь то, что прикажут? И я не видела другого выхода, кроме как подчиниться. У меня не было сил, чтобы сопротивляться, и целей, ради которых стоило бы бороться. Лакит уничтожен, отец погиб, а что я без них? Свою собственную жизнь я ценила невысоко.

Мое древнее и высокородное имя могло принести выгоду только в одном случае — если умело выдать меня замуж. А потому дядя берег меня как зеницу ока, даже лучше собственной дочери. Он приставил ко мне двух матрон, которые следовали за мной по пятам и пресекали всякие попытки разговоров с мужчинами — так, на всякий случай. Но таких случаев у них на самом деле было очень немного. Я вела крайне замкнутый образ жизни. Помимо скудной замковой библиотеки, где книги были скорее исключением, чем правилом (семейство Ноа любознательностью не отличалось), мои занятия ограничивались прогулками по замковой стене, лечебницей и стрельбищем. Дядя был немало удивлен, когда я выразила твердое желание научиться себя защищать и врачевать. По здравом рассуждении мои «прихоти», как он убедился, не подразумевали ничего дурного или тайно-скрытного, а потому с его разрешения первую половину дня я проводила в городских лечебных палатах и несколько часов в день упражнялась в стрельбе из лука и метании ножа. Моим наставником был старый Метьюз, прожженный вояка и преданный пес Эмиса Ноа. Если я и хотела поговорить с ним о чем-то еще помимо ножей и стрел, его насмешливое молчание лучше всяких слов говорило о том, где мое место. Кроме нас двоих да двух чопорных женщин поодаль обычно на стрельбище никого не бывало — людям дяди обычно не приходилось дважды повторять приказы.