- Это интересно, - сказал доктор. - Там случайно не осталось зайца или куропатки?
Осталось, мы их прикончили. Затем вылезли и зашлепали по грязи. Я принялся за карбюратор. Стэйд изучал хаос, устроенный бурей.
Спустившись к краю реки до нового утеса, он вдруг громко позвал меня. Я никогда не видел, чтобы профессор проявлял столько энтузиазма, разве что когда он честил своих неприятелей - медиков. Пришлось бежать.
Ничего такого восхитительного я сначала не увидел.
- Что это вас так заинтересовало? - поинтересовался я.
- Иди сюда, ирландец тупой, и погляди на человека пятидесяти тысяч лет отроду, а то и постарше! - Стэйд наполовину немец, наполовину шотландец, только это и объясняет его жуткий юмор.
Мне стало тревожно. Я подумал, что это, возможно, жар, но у него не было жара. И действием высоты это не могло быть; поэтому я решил, что это наследственное, когда пробирался к нему.
- Гляди! - сказал он. Его палец указывал через реку на утес.
Я взглянул - и точно. В массивный лед вмерзло человеческое тело. Он был одет в меха и оброс могучей бородой. Человек лежал на боку, подложив руку под голову, словно крепко спал.
Стэйд был в экстазе. Он стоял там, выкатив глаза и таращился на тело. Наконец шумно перевел дыхание.
- Ты сознаешь, Пат, что мы смотрим на человека, жившего пятьдесят тысяч лет назад, человека каменного века?
- Это подарок для тебя, док, - сказал я.
- Для меня? О чем ты?
- Ты можешь оттаять его и вернуть к жизни.
Стэйд посмотрел на меня безо всякого выражения, словно не понял, о чем это я. Губы его некоторое время бесшумно двигались, потом он покачал головой.
- Боюсь, этот экземпляр промораживался слишком долго, - сказал он.
- Пятьдесят тысяч лет, конечно, это срок, но почему бы не попытаться? По крайней мере будешь занят, пока я чиню двигатель и пытаюсь вытащить нас отсюда.
Он снова уставился на меня пустыми глазами. Они были так же холодны и безжизненны сейчас, как тот далекий ледяной утес.
- Ладно, Падди, дружок, - сказал он наконец. - Но тебе придется помочь мне.
* * *
Мое предложение было шуткой, однако Стэйд был убийственно серьезен, когда принялся за дело. От меня толку было немного, потому что через пару дней я свалился в странной комбинации простуды и лихорадки, отчего большую часть времени был слегка не в себе. Но когда я мог, я работал.
Две недели у нас ушло на постройку грубой хижины из молодых стволов, скрепленных глиной. Там были очаг и скамья для принадлежностей, захваченных с собой Стэйдом. Еще две недели мы вырубали нашего пещерного человека изо льда. Мы вынуждены были быть очень осторожными: была опасность расколоть его.
Я дал ему имя. Во льду, облаченный в шкуры, с мохнатым лицом, он был похож на громадного мордатого медведя-гризли, которого я видел однажды в Йеллоустоуне. Звали того гризли Джимбер-Джо, так же я окрестил и наше открытие. Лихорадка меня шатала - я чувствовал себя, словно после недельного загула.
Так или иначе, мы вырубили нашего замороженного, оставив его заключенным в небольшой кусок льда. Затем переправили его через реку и доволокли до "лаборатории" на специально сделанных грубых санях.
Все время, что мы работали над ним, мы здорово ломали головы. Я по-прежнему считал это шуткой, но Стэйд был с каждым днем все серьезнее. Он работал со свирепой энергией, которая захватывала и меня. Ночами у огня он снова и снова говорил о той памяти, что заперта в промерзшем мозгу. Что видели эти скованные льдом глаза в дни, когда мир был юн? Что за любовь, что за ненависть кипели в этой могучей груди?
Вот оно, создание, жившее в дни мамонтов, саблезубых тигров и громадных летающих монстров. Он выжил наперекор всему, с каменным копьем и кремневым ножом в мире хищников, и только холод великого ледника смог сковать его...
Стэйд сказал, что он, наверное, охотился и попал в метель. Окоченевший, он свалился прямо на лед, поддавшись непреодолимому желанию заснуть, которое охватывает всех замерзающих. Никем не потревоженный, он проспал пятьдесят тысяч лет.
Когда пришло время последнего теста, я уже совсем выдохся. Резко подскочила температура, и все утро я шатался, как лунатик. Но Стэйд настаивал на моем присутствии, и мне пришлось оставаться на ногах. Напичкав меня хинином и виски, он добился того, что я стал как новенький, вспоминались даже слова песен, которые я давным-давно позабыл.
Именно поэтому я превосходно помню одни моменты этого дня и совершенно не помню другие.
Стэйд развел в очаге ревущее пламя, и наша хижина - лаборатория нагрелась, как духовка. Пропеллер с самолета, медленно вращаясь, обеспечивал циркуляцию воздуха сквозь проделанное для этой цели отверстие в стене, Я помогал устанавливать ледяную глыбу с нашим подопытным перед огнем, затем окончательно отупев, свалился, предоставив все прочее Стэйду. Это был его праздник.
Он продолжал переворачивать Джимбер-Джо с одного бока на другой перед огнем, пока весь лед не стаял. Затем начало оттаивать тело.
Мое отупение отступило, и я начал понимать происходящее. Предвидя, что скорее всего через положенное время наш исторический экспонат посинеет и начнет "благоухать", я почему-то не мог победить растущего восторга. Напряжение Стэйда влилось и в мою кровь. Громадный доктор старался выглядеть хладнокровным и собранным ученым, однако ему это плохо удавалось. Его глаза сверкали, а могучее тело было каменно-напряженным. Когда он зажигал сигарету, пальцы тряслись, а полуулыбка на губах выглядела примерзшей к ним нервной гримасой.
