— Мы его не будем избивать, — сказал Захар. — Мы его убьём.
Все замерли. Авзан съёжился на земле и дрожал.
Карапчевский с нетерпением оглядывался на Гурова. Гуров перестал качать головой и поднял правую руку.
— Не тратьте своё время на этого мальчика, — сказал он. — Он авзан. Пусть им занимаются авзаны. У нас своя беда. Надо тушить пожары.
— Зачем тушить пожары? — спросил Захар. — Придут новые поджигатели. Надо расправляться с поджигателями.
— Никто не будет расправляться с этим мальчиком, — сказал Гуров. — Идите и тушите пожары. Потом расходитесь по домам. Это мои последние слова.
Последние слова Гурова полетели по толпе. Их повторяли с тревогой, с испугом.
Гуров, ни на кого не глядя, пошёл через толпу. Толпа расступалась. Во взгляде Карапчевского было отчаяние. Он поднял кулаки к лицу и принял настоящую боксёрскую стойку.
Пёс со звуком «Уф!» свалился на бок и начал задней лапой чесать ухо, как обыкновенная дворняжка. Всё его большое тело сотрясалось, и это сотрясение передавалось мне. Поджигатель лежал и молчал.
Тут в центр выбежал кханд с жидкой бородой и закричал:
— У Фомки дом полыхает!
Новость подействовала, или кханды послушались Гурова, но они молча разворачивались и уходили. Толпа отступала от нас, как утекающая вода. Они проникали в узкие улочки, в ворота, в двери. Захар оставался среди последних. Потом и он с ненавистью посмотрел на Карапчевского — не на поджигателя, а на Карапчевского! — и ушёл.
Площадь опустела. Остались мы с Карапчевским, поджигатель и кханд с жидкой бородой. Пёс тоже остался. Он выгрызал что-то между пальцами передней лапы. Ветер гонял по площади пепел. Совсем чёрные тучи превратили полдень в сумерки. Я почувствовал, что замерзаю.
Кханд с жидкой бородой поманил нас. Мы с Карапчевским помогли поджигателю подняться. Он был совсем слабый, еле переставлял ноги. Мы пошли через площадь, потом через улочку. По пути нам не встретился ни один человек.
Улочка кончилась, мы оказались на краю луга, ближе к лесу. Огонь был в стороне. Гуров сидел на лавке, рядом с ним лежал свитер. Он протянул мне свитер и сказал:
— А то простудитесь.
Я взял свитер. Я ожидал, что в нём будет что-то необычное, кхандское. На нём не было даже узора. Обычный толстый серый свитер с горлом. Такие продаются в магазинах. Постанывая из-за ссадин, я натянул свитер. Стало теплее. Я погладил пса по пробору на голове. Сегодня он спас меня. Чем я мог отблагодарить? Я мысленно пообещал, что в следующий раз принесу ему кость. Огромную, слоновью.
— Я обещаю, что это всё закончится, Семён Кириллович, — сказал Карапчевский.
— Всё закончится, Александр Дмитриевич, — сказал Гуров. — Скоро закончится.
* * *
Возле леса не было деревянной дороги, была только тропинка для одного пешехода. Но мы не могли идти гуськом. Мы с Карапчевским вынуждены были тащить поджигателя. Он висел между нами, как мешок. Очень тяжёлый мешок. Его сильные руки давили на мои синяки. Я понял, что долго не выдержу.
Когда мы скрылись за поворотом, поджигатель слабым голосом сказал:
— Мне уже легче, я сам пойду.
Он опустился на обе ноги и действительно без труда пошёл сам. Теперь мы шли гуськом, и как можно скорее: Карапчевский, потом поджигатель, потом я.
В стороне поселения сверкнула молния. Через три секунды раздался гром. Дождя не было. Ветер гнул деревья, на нас сыпались листья и древесный сор.
— Мне холодно, — слабым голосом сказал поджигатель.
Кажется, он намекал на мой свитер. Свитер ты не получишь, подумал я.
Снова сверкнула молния над поселением, снова ударил гром. Идя вдоль леса, чтобы обойти выжженную землю, мы делали большой крюк. Сейчас мы, по сути, шли параллельно реке. Карапчевский хотел свернуть где-то дальше.
— Бледные поганки! — сказал поджигатель.
Карапчевский не оборачивался.
— Ты бы помолчал, — сказал я.
— Не собираюсь, — сказал поджигатель. — Поганки и есть поганки. Их не только жечь надо.
— Хватит! — сказал я и толкнул его в спину.
Он обернулся. На его лице была наглая ухмылка.
— Тебе мало сегодня наваляли? — спросил он. — Могу добавить.
— Надо было отдать тебя кхандам, — сказал я.
— Отдай, — сказал поджигатель. — Тогда вы все сядете в тюрьму. А мне полиция ничего не сделает.
Вот же гад, подумал я. Никаких человеческих чувств. Уже забыл, как лежал на земле и рыдал.
— Не отставайте, — сказал Карапчевский через плечо.
— Александр Дмитриевич, — сказал я, — давайте его оставим. Слышите, что он говорит?
— Дойдём до реки и оставим, — сказал Карапчевский, шагая вперёд.
Наглая ухмылка не сползла с лица поджигателя.
— Всё равно не оставите, — сказал он.
Я был готов его придушить. Карапчевский только махнул рукой и свернул к реке по ответвлению тропинки. Прямо над головой сверкнула молния, и сразу же громыхнул гром.
Кое-как мы добрались до реки. По серой воде бежали волны. На песчаной отмели нас ждала лодка, наполовину вытащенная на берег и привязанная к колышку.
Карапчевский вдруг обернулся к поджигателю и спросил:
— Кто вас подослал? Сколько вас было? Говори всё, что знаешь.
— Всё равно не оставите, — сказал поджигатель.
Карапчевский махнул мне рукой, а поджигателя, наоборот, придержал. Теперь поджигатель точно испугался.
