Последний интегратор - [18]

— После многих веков угнетения кханды имеют право не верить нам, ненавидеть нас.

Ещё я думал: они имеют право ненавидеть меня.

На кхандском берегу в паре сотен метров от деревянный дороги посреди кустов можно было разглядеть остатки кирпичного сооружения. Просто груда развалившихся кирпичей. Это же опора моста, который взорвали при военном режиме!

— А что у вас за безделушка? — спросил Карапчевский. — Та, которую Гуров похвалил. Не покажете?

Я с неохотой достал ялк и дал его Карапчевскому. Карапчевский взял его всей ладонью. Я ждал, не изменится ли ялк от прикосновения Карапчевского. Никаких изменений не было.

— Тяжёленькая, — сказал Карапчевский.

Ялк и правда заставлял его напрячься.

— Да, тяжёленькая, — повторил Карапчевский. — Как и все кхандские игрушки. Гуров сам такие строгает. Мы пытались открыть магазин кхандских промыслов, но волокита… всегда волокита.

Он передал мне ялк и спросил:

— Откуда у вас эта штука?

— Подарок, — сказал я.

Глава V. Пять лет назад, август

Август — хороший месяц. Ещё тридцать дней каникул впереди. И ехать в Лесной лагерь в августе не хуже, чем в июне.

К тому же это был не курорт для малышей, где двухэтажные корпуса, кровати, душ, столовая, радио и прочие удобства. Это был настоящий Лесной лагерь для старших классов. Палатки в лесу, костёр, а удобства… Можно обойтись и без удобств.

Отец достал рюкзак из багажника такси.

— Что ты ему туда положила? — спросил он у мамы. — Завтраки, обеды и ужины на весь месяц?

— Можно было доехать до лагеря на такси, — не отвечая на вопрос отца, сказала мама. — Это удобнее, чем на автобусе.

— На автобусе гораздо удобнее, — сказал отец и подмигнул Ване.

Ваня тоже подмигнул. Отец иногда понимал гимназические премудрости лучше мамы. Конечно, на такси удобнее. Но на автобусе ты едешь со всеми вместе. А в лагере один не проживёшь.

— Я побегу, — сказал Ваня, вешая рюкзак на плечо.

— Уже и побежал, — сказала мама. — А попрощаться?

— Да я побегу, — сказал Ваня.

Он торопился. Вдруг кому-то покажется подозрительным, что он так долго прощается с родителями? Уж не малыш ли он?

— Беги, беги, — сказал отец. — Не давай себя в обиду.

— Я узнала, что в этой смене есть один мальчик из вашего класса, — сказала мама. — Как же его? Жора?.. Если что, поможете друг другу. Всё-таки одноклассники.

Отец по лицу Вани понял, что Ваня будет вовсе не рад такой помощи. Мама ничего не поняла. Она погладила Ваню по волосам, по плечу, по рюкзаку и сказала:

— Ну, беги. Счастливого пути!

Ваня побежал к ребятам, которые толкались у автобуса в ожидании отъезда. Все были одеты в шорты, рубашки с короткими рукавами или футболки, кепки. Все несли такие же, как у Вани, огромные рюкзаки. Отдельно от остальных стояли те, кого до самого отъезда провожали родители или даже — вот смехота! — бабушки.

Первое, что расслышал Ваня в ребячьем гомоне, — голос его одноклассника. Неужели это его голос? Жора, как его назвала мама. Или Гоша, как звали его в классе. Или Георгий Георгиевич, как звал он сам себя и требовал того же от своих дружков.

Жора, Гоша… Какая разница, какое у него имя!

— Поганка! — раздался над площадью Гошин голос.

Десять мальчишек сгрудились возле автобуса. Они прижали кого-то к автобусу и не выпускали. Стоявшие вокруг них вытягивали шеи и хихикали.

— Что там? — спросил Ваня.

— Поганка какая-то, — ответил сосед. — Ща ему покажут, как лезть в наш автобус.

Ваня удивлённо посмотрел на соседа и продвинулся вперёд. Гоша занимался любимым делом: издевался над одиночкой.

Этот одиночка тоже был семиклассником, тоже носил шорты и рубашку. Но всё-таки он сильно отличался от остальных. Бледная кожа, а у всех авзанов — смуглая. Светлые, светло-серые волосы, а у всех авзанов — тёмные, чёрные, русые. Усики над губой, а все авзаны бреются, и особенно старательно бреются гимназисты, у которых усы и борода только начинают расти. Но больше всего Ваню поразил цвет глаз. Глаза были голубые. Ваня первый раз в жизни видел голубые глаза.

Кханд! Он видел кхандов только на журнальных фотографиях. Радио говорило, что кханды будут учиться в гимназиях с авзанами. Но в гимназии Вани не было кхандов. Во дворе тоже не было. А у них в лагере будет кханд.

Перед кхандом стоял Гоша. Он был охвачен жестоким весельем.

— Ты зачем сюда припёрся, а? — спросил он и несильно толкнул кханда ладонью в грудь.

Кханд не шелохнулся. Он смотрел исподлобья, причём не прямо на Гошу, а как бы мимо него, сквозь него.

— Молчишь, молчун! — сказал Гоша.

Он обернулся к зрителям, приглашая их посмеяться. Между зубов у него торчала то ли спичка, то ли зубочистка.

Кханд Ване не понравился. Но Гоша ему нравился ещё меньше. Ваня не был за кханда, но он был против Гоши. Хотя вмешиваться не собирался. И в лагере, и в гимназии главное правило: или тебя уважают, или считают слабаком. Третьего варианта нет. Кханд был слабаком. Заступаться за такого — терять завоёванное уважение.

Кто знает, чем бы всё закончилось, но тут гимназистов позвали в автобусы. Гоша стоял у входа и следил, чтобы кханд не смел войти.

— Ванёк, здорово! — сказал он. — Я уж думал, что никого из наших не будет. Вместе сядем.