Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [92]

Но Мордвинов продолжал чернить Наташу даже сейчас. В ожидании прибытия Михаила в Ставку он написал старшей дочери Александры – Ольге, о своих опасениях относительно возможности получения «разведенкой» титула. И вот уже императрица телеграфировала Николаю: «Я боюсь, что Миша будет просить титул для своей жены… Она уже бросила двух мужей, к тому же, он твой единственный брат». И хотя сам Михаил не поднимал больше этот вопрос – после письма, написанного Николаю в ноябре 1912 года, в котором просил для нее титул графини, Александра боялась, что он может вновь заговорить об этом.

Ведь совсем недавно, 15 августа, морганатической супруге великого князя Павла Александровича Ольге Пистолькорс был дан титул «Ее Светлости княгини Палей». Почему бы такой титул Михаилу не попросить для Наташи? Обе дамы разведены, не очень-то знатного происхождения, и обе родили сыновей вне брака. Правда, Наталия разведена дважды, но в остальном их судьбы очень похожи. Так почему же может быть княгиня Палей, и не может быть княгини Брасовой?

Для себя Александра Федоровна решила: если вопрос будет поставлен именно таким образом, ответ должен быть однозначным: великий князь Павел не имеет такого значения для престола, как Михаил. Ведь последний – родной брат императора. Но была еще одна причина, почему императрица не желала титула для Наташи, хотя, скорее всего, она не признавалась в этом даже себе. Когда супруге великого князя Павла позволили вернуться в Россию, она всячески старалась втереться в доверие к Александре, следуя за ней буквально по пятам, и уговорила мужа построить в Царском селе дворец, чтобы жить по соседству с императорской четой. Наташа же вела себя совершенно по-другому. Как-то она сказала даже, что презирает «эту немку, которая приехала в Россию в штопаных чулках».

Но письма мужа отнюдь не успокоили императрицу. Надежды ее на то, что великий князь Михаил раскается в своем «проступке» и откажется от жены, не оправдались. Не высказал он и желания быть сторонником Николая в борьбе с Думой. Императору не оставалось ничего иного, как написать Александре, что «Миша часто сидит» вместе с ним.

Конечно, братья могли многое сказать друг другу в течение недели, проведенной вместе. Только был ли толк от этих разговоров? Как Михаил с грустью осознал впоследствии – нет.

Неделя, проведенная в Могилеве, на многое раскрыла глаза Михаилу Александровичу. Наблюдая за своим венценосным братом, он ясно понял, как тот вел государственные дела. Враг непрерывно наступал, русские войска несли огромные потери. В Думе царили такие беспорядки, что Николай II решил ее распустить. Министры то и дело открыто нападали друг на друга… а что же император? Он часами сидел, задумавшись, с сигаретой в руке, и читал письма Александры, в которых она писала, что ему следует делать. Причем, письма императрицы обычно бывали очень пространными, страниц на пятнадцать, и она выдвигала все новые и новые требования, подчас не выдерживающие никакой критики. Требуя оставить на посту министра внутренних дел Александра Протопопова[142], за смещение которого с поста выступал новый премьер-министр Александр Трепов[143] и руководители ряда министерств, Александра Федоровна писала мужу: «Как бы я хотела, чтобы моя воля перелилась в тебя… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, Императором Павлом, подомни их под себя, только не смейся, мой непослушный…»

Но Николай как раз был послушен воле жены. С легкой язвительностью, но без намека на решительность, он отвечал: «Моя дорогая, нежно благодарю за строгое письменное внушение. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь со мною, как с ребенком… Твой бедный маленький слабовольный муженек Ники».

Здесь уместно сделать небольшое отступление. Александр Блок[144], принятый в начале мая 1917 года на работу в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств» на должность редактора, уже в августе начал трудиться над рукописью, которую рассматривал, как часть будущего отчёта Чрезвычайной следственной комиссии, и которую впоследствии опубликовали в журнале «Былое» (1919, № 15), а затем в виде книги «Последние дни Императорской власти». В ней он так отзывался об А. Протопопове, кандидатуру которого отстаивала императрица: «16 сентября 1916 года Протопопов, неожиданно для всех и несколько неожиданно для самого себя, был, при помощи Распутина, назначен управляющим министерством внутренних дел. Ему сразу же довелось проникнуть в самый «мистический круг» царской семьи, оставив за собой как Думу и Прогрессивный блок[145], из которых он вышел, так и чуждые ему бюрократические круги, для которых он был неприятен, и придворную среду, которая видела в нем выскочку и, со свойственной ей порою вульгарностью языка, окрестила его “балаболкой”…

Личность и деятельность Протопопова сыграли решающую роль в деле ускорения разрушения Царской власти. Распутин накануне своей гибели как бы завещал свое дело Протопопову, и Протопопов исполнил завещание. В противоположность обыкновенным бюрократам, которым многолетний чиновничий опыт помогал сохранять видимость государственного смысла, Протопопов принес к самому подножию трона весь истерический клубок своих личных чувств и мыслей; как мяч, запущенный расчетливой рукой, беспорядочно отскакивающий от стен, он внес развал в кучу порядливо расставленных, по видимости устойчивых, а на деле шатких кегель государственной игры.