Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [49]

Она во многом, конечно, была неправа, предъявляла к возлюбленному слишком высокие требования, не желала учитывать обстоятельства, которые зачастую были против них. Судьба явно испытывала обоих… Но стоит ли строго судить эту женщину, которая оказалась в столь тягостном, двусмысленном положении, из которого она действительно не видела никакого выхода? Осуждать – проще простого, а вот понять и посочувствовать… Многие ли способны на это?

Михаил понимал, жалел, сочувствовал, а главное – самозабвенно любил. Он знал, что Наташа на грани нервного срыва, решение вопроса о ее разводе требовало терпения и времени, а сам он не мог быть свободным от служебных обязанностей до самой осени. Как это ни грустно, но больше он сделать и сказать в тот момент был просто не в силах.

У молодой женщины, которая вынужденно жила вдали от любимого, и имела, к тому же, груз нерешенных проблем, проявились все классические симптомы послеродовой депрессии. Ей требовалась квалифицированная медицинская помощь, но окружающие ее в те дни люди не знали этого и списали душевное состояние Наташи лишь на «нервы».

Михаил считал: ей нужен продолжительный отдых, лучше всего – за границей. Но он не учел всех обстоятельств, и неожиданно встретил сопротивление со стороны… самой Наташи. Она писала, что главное теперь для нее – ребенок, и она не может оставить его дома с легким сердцем, а сама – наслаждаться покоем и счастьем быть вдвоем с любимым. Вопрос о долге имеет, оказывается, оборотную сторону! Для нее жизнь, здоровье и благополучие сына – самое теперь важное на свете. И это гораздо более значимо, чем воинский долг, как его понимал Михаил. В конце письма она смягчилась. Наташе действительно очень хотелось быть вместе с любимым, но она боялась, что что-нибудь обязательно задержит их дома.

И это «что-нибудь» вскоре произошло, хотя и было совершенно неожиданным. Врач, наблюдавший Наташу, сказал, что она опять ждет ребенка. Но после всех волнений, невзгод и переживаний она не хотела больше испытывать судьбу. По крайней мере, не сейчас. Доктор Рахманов пообещал сделать все от него зависящее, чтобы операция обошлась без осложнений…

Ситуация усугублялась тем, что поручик Вульферт вновь заявил о своих правах. Он не давал знать о себе все лето, но когда Наташа вернулась в Москву, до нее дошли зловещие слухи, что Владимир собирается предъявить права на ее сына. Молодой женщине показалось, что под ногами у нее разверзлась земля… она услышала звон колокола… нет, он не звонил даже, а грозно бил в набат!

Михаил был взволнован не меньше Наташи. Но он, мужчина, не терял хладнокровия, успокаивал, как мог, любимую женщину. А потом высказал вполне здравую мысль: если те, кто давно обещают им помочь, все-таки не помогут, то вопрос можно уладить с помощью денег.

И он оказался прав. Сумма «отступных» была названа огромная, но получение ее бывшим мужем Наталии Сергеевны гарантировало, что маленький Георгий Вульферт исчезнет, испарится – словно его никогда и на свете не было. Такая вот плата за право быть родителями собственного дитя…

В соответствии с документами о рождении и крещении Георгия развод его матери был оформлен ко времени появления ребенка на свет. Но это неправда. Все события, связанные с тем, чтобы мальчик не носил чуждую ему фамилию, были «исправлены». Восторжествовала истина высшая, а не формальная. И этому нужно только радоваться. Вульферт вынужденно дал согласие на юридический отказ от ни в чем не повинного ребенка. Совесть и деньги стали фундаментом его решения.

13 ноября – спустя шестнадцать недель после рождения мальчика и почти восемь недель после его крещения, император Николай II подписал Указ Правительствующему сенату, который не подлежал публикации. В нем сказано: «…сына состоящей в разводе Наталии Сергеевны Вульферт, Георгия, родившегося 24 июля 1910 года, Всемилостивейше возводим в потомственное дворянское Российской империи достоинство с предоставлением ему фамилии Брасов и отчества Михайлович». Фамилию мальчику дали по названию имения Брасово, которое досталось великому князю Михаилу по наследству от умершего брата Георгия.

Указом императора мальчик был официально признан сыном великого князя Михаила Александровича, и в то же время имя отца сохраняло инкогнито. Социальное положение ребенка было определено как «потомственный дворянин», но – без титула. Георгий Михайлович Брасов – вот та милость, которую оказал родному племяннику Николай II.

Михаил и Наташа вздохнули, наконец, с облегчением. Они могли теперь позволить себе уехать за границу, а окончательные переговоры с Вульфертом должен был провести Алексей Матвеев. Этот многоопытный юрист и терпеливый по природе своей человек знал, как лучше всего воздействовать на Владимира, который хотел получить за «отказ от отцовства» как можно больше денег. Сумма сделки официально не разглашалась, но это «секрет Полишинеля». Спустя годы Михаил Бахрушин, близкий знакомый родителей маленького Георгия, написал внучке Наталии Сергеевны, Паулине Грей, что выплата Вульферту составила 200 000 рублей.

Этот «выкуп» действительно оказался неслыханной суммой, даже такой богатый человек, как великий князь Михаил Александрович, с трудом нашел деньги, чтобы покрыть его. А вот для Владимира Вульферта, отнюдь не страдавшего от скромности, когда речь шла о достижении собственных целей, эти средства положили начало финансовой независимости. Вот уж правильно в народе говорят: «деньги к деньгам». Должность в Кремле он получил очень выгодную, а вскоре и женился так, что многие позавидовали – на дочери богатого московского купца Петухова. Жизнь его явно стала налаживаться. Кстати, жалеть о том, что отказался от надуманного «отцовства» со временем у Владимира не осталось причин: вторая жена родила ему двух дочерей.