Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [179]

Это подтверждают и воспоминания великого русского поэта Марины Цветаевой: «…Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик: “Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!” Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая и тоже (тоже!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отворачивают глаза – куда? Да так, в пустоту…»

Даже русская Православная Церковь, чьи интересы всегда были тесно связаны с императорской семьей, никак не отреагировала на это событие. Несмотря на то, что слухи распространялись почти две недели, нигде так и не прозвучала заупокойная молитва. Все это стало подтверждением того, что бывший царь потерял симпатии народа…

Великий князь Михаил – совершенно другое дело. Газеты, напечатавшие сообщения о его исчезновении и провозглашении им Манифеста в Сибири, повсюду взволнованно читали и обсуждали. Очень многим его кандидатура казалась единственно возможной для выхода страны из невыносимых обстоятельств. Известные русские писатели А. Куприн и А. Амфитеатров[292] даже попытались опубликовать в газете статью в поддержку великого князя, в которой охарактеризовали его императорское высочество как единственного из Романовых, который никаким образом себя не дискредитировал. Обоих писателей, конечно, тут же арестовали.

Впоследствии гатчинец Александр Иванович Куприн, не раз бывавший в гостях у великого князя Михаила, так вспоминал в рассказе «Шестое чувство» о своем аресте: «…у меня вдруг всплыло в уме имя Великого Князя Михаила Александровича и моя недавняя статья в его защиту от большевистских утеснений, напечатанная в одной из тогдашних бесчисленных летучих газет[293]… Статья совсем невинная, в ней положительно не к чему было придраться. Правда, я вспомнил одну забытую мною мелочь, на которую я раньше почти не обратил внимания: в конце этой статейки была сноска, в которой оба редактора – Муйжель и Василевский (Небуква) – заявляли, что они печатают этот фельетон своего постоянного сотрудника, оставляя, однако, его содержание на ответственности автора. Не эта ли глупая и трусливая приписка обратила на себя внимание новорожденной, а потому неопытной […] советской цензуры?»

…Сообщение, отправленное принцу Генриху, в значительной степени подтверждало оценку намерений Германии, данную капитаном Кроми. Заканчивалось оно такими словами: «Только восстановление монархии в России с помощью Германии способно гарантировать союз Германии с Россией и поддержку немецких интересов в Восточной Европе». Не хватало лишь того, чтобы «церковный съезд, во главе с Патриархом, предложил Великому Князю корону».

Невольно создается впечатление: в те дни буквально никто не сомневался в том, что великий князь Михаил жив. Дальше – больше.

27 июня 1918 года на страницах газеты «The Times» появилась заметка, в которой говорилось: он «стоит во главе контрреволюционного движения в Туркестане» и «издал Манифест к русским людям, в котором содержится решение «сформировать правительство при содействии вновь созванной Думы». 3 июля в этой же газете было опубликовано новое сообщение: Михаил, мол, уже находится в Омске «во главе Сибирского восстания». Спустя пять дней это подтвердил и военный атташе в Токио: он телеграфировал в Лондон, что «контрреволюционное движение, возглавляемое Великим Князем Михаилом, началось в Омске».

Появились подобные сообщения и в России. 21 июля 1918 года московская газета «Наша Родина» опубликовала информацию о появлении на политической арене Михаила Романова. Собственный корреспондент в Вятке сообщал: «…Распространились слухи, что бывший великий князь Михаил Романов находится в Омске, и принял главенство над Сибирскими повстанцами». Далее говорилось о том, что он издал Манифест к русским людям с призывом сбросить советскую власть и пообещал созвать Земский Собор, который и решит вопрос о том, какой должна быть власть в России.

Эти слухи достигли даже Персии, где все еще служил великий князь Дмитрий. Он сделал запись в дневнике: «Миша продвигается к Москве с казаками, и он провозглашен Императором».

Вера в то, что Михаил Александрович жив, крепла и быстро распространялась по всей Европе. Достигла она и Дании, где жил маленький Георгий, которого опекал сам король Христиан. Сразу же после своего дня рождения, 24 июля 1918 года, когда мальчику исполнилось восемь лет, он написал карандашом, на линованной бумаге письмо отцу. Рядом с ним сидела кошка Пусси, и он упомянул о ней: «Дорогой папа! Мы очень хотим поехать к тебе. Мне и Пусси очень грустно без тебя… Надеюсь, у тебя все хорошо… Люблю тебя и целую». Написал Георгий и матери, по которой, конечно, тоже очень скучал: «Дорогая мама, как твои дела? Здесь очень, очень, очень плохо… Я так хочу с тобой увидеться… Нам очень одиноко здесь… Я не забыл папу». В конце июля он написал Наташе еще одно письмо: «Как жаль, что тебя не было здесь на моем дне рождения. Это был чудесный день. Я уже пишу письма сам…» и в конце спросил: «А где папа?»

Это был очень трудный вопрос. Первое официальное «опознание» Михаила произошло лишь 26 августа, когда Британский агент в Стокгольме, идентифицированный как «ST 12», сообщил руководству: «в Швецию поступило сообщение из Омска, что Великий Князь Михаил Александрович живет в доме Губернатора в Омске, над которым развевается Императорский русский флаг, с охраной и порядками, принятыми в дни старого режима».