Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [171]

Конечно, условия жизни в Алапаевске не имели для узников таких жестких ограничений, как это было в Екатеринбурге, где Николай Александрович и его семья могли передвигаться лишь по дому и в маленьком садике рядом с ним. А в самом доме даже окна оказались побелены, чтобы находящиеся там люди не могли смотреть на улицу. Но если жизнь в Напольной школе была просто более терпимой, чем в Ипатьевском доме, то существование великого князя Михаила в Перми оказалось в некотором роде даже приятным.

И все же именно его, последнего русского императора, большевики решили казнить первым из Романовых. Трагедию, разыгравшую в Перми в июне 1918 года, предсказал за двадцать восемь лет, в 1890 году, святой праведник Иоанн Кронштадтский[277]. Во время беседы с членами одного купеческого семейства, приехавшего отсюда в Санкт-Петербург, он сказал:

– Над Пермью висит черный крест.

Таинственные, волнующие душу слова… Но смысл их стал понятен лишь спустя годы. Первым из императорской семьи принесли на алтарь «мировой революции» именно Михаила Александровича. Случилось это в ночь с 12 на 13 июня.

Спустя месяц с небольшим, 18 июля 1918 года, в Екатеринбурге, на восточной окраине Пермской губернии, большевики расстреляли Николая II, его жену, детей и преданных бывшей императорской семье слуг. А на следующий день после их казни, в Алапаевске, вместе с великой княгиней Елизаветой Федоровной были сброшены в шахту, как ненужный хлам истории, великий князь Сергей Михайлович, князья императорской крови Иоанн Константинович[278], Константин Константинович[279] и Игорь Константинович Романовы[280]. А вместе с ними – тоже член императорского дома – талантливый русский поэт, юный князь Владимир Палей.

Маститые литературные критики предсказывали: настанет день, и им будет гордиться Россия. Увы, не сбылось… Его искалеченное тело вскоре нашли погребенным на дне глубокой шахты. Остались – как светлая память – лишь стихи. Одно из них, написанное в сентябре 1916 года двадцатилетним поэтом, кажется пророческим:

Мы все таим в душе свой мир необычайный,

Где сказка и любовь сплетаются в одно,

Где счастье не дивит нас, словно гость случайный,

Тот мир, где быть Царем невольнику дано.

Все то, что попрано насмешкою людской,

В тот мир перенесли мы грустною рукой.

Как светел этот край, заветный наш алмаз!

Как этот уголок хорош в своей печали!

В нем все правдивое, за что отвергли нас,

В нем все прекрасное, о чем мы умолчали…

И там, над жертвами людей, плывете вы,

О, грезы – облака душевной синевы!

Так, угнетенная, душа светлей и чище

Становится подчас лишь для самой себя,

И каждый человек – незримое кладбище

Того, с чем он пришел, надеясь и любя.

…Какие странные, загадочные параллели проводит порою сама жизнь!.. Ведь первый мученик царской династии Романовых, родной дядя первого русского царя – Михаила Романова, Михаил Никитич Романов, тоже пострадал именно на Пермской земле, приняв мученическую кончину в глухой уральской деревушке Ныробка.

Приказ о казни великого князя Михаила Александровича появился в недрах Пермской ЧК. На ком же лежит персональная ответственность за это злодеяние, неизвестно, потому что люди, принимавшие в нем участие, оставили весьма противоречивые воспоминания. Уральский Совет в Екатеринбурге и предводители большевиков в Москве всячески открещивались впоследствии от участия в этом убийстве. Им было выгодно говорить о собственном неведении, хотя на самом деле все оказалось подготовлено и оговорено заранее, в том числе, и создание «дымовой завесы».

Приведение приговора в исполнение заказчики определенно поручили чекисту Гавриилу Мясникову. Позже он написал в воспоминаниях «Философия убийства, или почему и как я убил Михаила Романова», что действовал по собственной инициативе, а не по приказу Пермской ЧК. И добавил: «А странно все-таки: Иван Сусанин, крестьянин, спасает Михаила Романова, Михаила I. А я, рабочий, изгой, смерд, закуп, тоже сын крестьянина, уничтожаю Михаила II и последнего.

Начало и конец, альфа и омега: Михаил…»

Но утверждение Мясникова о его, якобы, «собственной инициативе», полностью опровергли в воспоминаниях другие чекисты, вовлеченные в тайный сговор против великого князя и его расстрел. Члены Пермского городского Совета обо всем, конечно, знали, одобряли готовившуюся расправу и приняли в ней непосредственное участие.

Местные большевики очень боялись, что восставший Чешский легион мог войти в Пермь, и город по-прежнему находился на военном положении. Мясников заявил, что раскрыт заговор подпольной организации офицеров, которые стремились выкрасть и спасти Михаила Александровича. Это, как он утверждал, и подтолкнуло его к решению убить Михаила, потому что он – именно тот человек, вокруг которого могли сплотиться «контрреволюционные силы». А если бы он исчез из Перми и встал во главе контрреволюционного заговора, это поставило под сомнение дальнейшее существование советской власти.

Показания другого чекиста, Павла Малкова, подтверждают мнение Мясникова: Михаила Александровича расстреляли из-за наступления контрреволюционных сил и его «вызывающего подозрение поведения». Впоследствии Малков писал: «надвигалось бурное время, приближался фронт белых банд Колчака, бушевала буржуазия, шла национализация имущества, бушевали попы, а мы, большевики, были тогда не так сильны. Помню, в Мотовилихинском Совете рабочих нас было только 50 %, остальная часть были меньшевики и эсеры. Борьба с ними также велась отчаянная… и вот все это, вместе взятое, и то, чтобы не удрал бы как из Перми куда-либо, или не украли бы, или не скрыли где Михаила Романова, мы, небольшая группа большевиков, вздумали Михаила Романова изъять из обращения путем похищения его из “Королевских номеров”, где он проживал…»