Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [106]

А Наташу тревога, зародившаяся в сердце еще весной, так и не отпускала. Незадолго до приезда Михаила она пригласила в Брасово известного художника-пейзажиста Станислава Жуковского[158], с которым познакомилась еще в 1913 году и творчеством которого восхищалась. Как же – талантливый ученик самого И. Левитана[159]! Наташе хотелось, чтобы художник запечатлел на своих полотнах интерьеры любимого ею Брасова. На память… Всегда ли она сможет их видеть – как сейчас?..

Она издали, стараясь не мешать, наблюдала за работой живописца. Его кисть, делая уверенные мазки, создавала, один за другим, образы. Вот на одном из полотен появилась одинокая и бесприютная среди великолепного убранства молодая женщина в белом платье. Это она, Наташа… Что-то трагическое в ее взгляде подметил художник. Неужели тревога, сжимающая стальным кольцом сердце, не напрасна? Что ждет впереди ее, Михаила, детей… Россию? Что?..

Из Брасова они выехали в Москву, а 17 октября были уже в Гатчине. Там Михаила ждал сюрприз: из Америки неожиданно доставили новый автомобиль – 12-ти цилиндрический Packard. Великий князь заказал его еще до войны в Париже, переправить машину планировали в Англию, где тогда жила семья, а потом, когда началась война, о ней попросту забыли. И вот теперь, проделав долгий путь по объятой пламенем войны Европе, этот красавец автомобиль стоял возле их дома на Николаевской улице. Конечно, Михаил тут же сел за руль и вместе с домочадцами отправился на прогулку.

Но радость заядлого автолюбителя была недолгой. Буквально на следующий день у великого князя начался жар, а вслед за этим обострилась язва. Прошла неделя, но состояние его не улучшилось. Из врачей, прибывших из Петрограда, собрали консилиум. Их рекомендации сводились к следующему: Михаилу Александровичу нужен длительный отдых, лучше всего – в Крыму. Если пробудет там, ни о чем не заботясь, месяц, почувствует себя другим человеком. Если же проигнорирует этот совет и отправится на фронт, пусть пеняет на себя.

Михаил чувствовал: ему действительно нужен полноценный отдых. Но перед поездкой в Крым нужно сделать одно очень важное дело – написать старшему брату. Во время личных встреч он не раз высказывал Николаю личное мнение относительно политической ситуации в стране, но письменно сделал это впервые: «Год тому назад, по поводу одного разговора о нашем внутреннем положении, ты разрешил мне высказать тебе откровенно мои мысли, когда я найду это необходимым. Такая минута настала теперь, я и надеюсь, что ты верно поймешь мои побуждения и простишь мне кажущееся вмешательство в то, что до меня, в сущности, не касается. Поверь, что в этом случае мною руководит только чувство брата и долг совести.

Я глубоко встревожен и взволнован всем тем, что происходит вокруг нас. Перемена в настроении самых благонамеренных людей – поразительная; решительно со всех сторон я замечаю образ мысли, внушающий мне самые серьезные опасения не только за тебя и за судьбу нашей семьи, но даже за целость государственного строя.

Всеобщая ненависть к некоторым людям, будто бы стоящим близко к тебе, а также входящим в состав теперешнего правительства, объединила, к моему изумлению, правых и левых с умеренными, и эта ненависть, это требование перемены уже открыто высказывается при всяком случае.

Не думай, прошу тебя, что я пишу под чьим-либо влиянием: эти впечатления я старался проверить в разговорах с людьми разных кругов, уравновешенными, благонамеренность и преданность которых выше всякого сомнения, и, увы – мои опасения только подтверждаются.

Я пришел к убеждению, что мы стоим на вулкане и что малейшая искра, малейший ошибочный шаг мог бы вызвать катастрофу для тебя, для нас всех и для России.

При моей неопытности, я не смею давать тебе советов, я не хочу никого критиковать. Но мне кажется, что, решив удалить наиболее ненавистных лиц и заменив их людьми чистыми, к которым нет у общества, а теперь это вся Россия, явного недоверия, ты найдешь верный выход из положения, в котором мы находимся, и в таком решении ты, конечно, получишь опору как в Государственном совете, так и в Думе, которые в этом увидят не уступку, а единственный выход из создавшегося положения во имя общей победы.

Мне кажется, что люди, толкающие тебя на противоположный путь, то есть на конфликт с представительством страны, более заботятся о сохранении собственного положения, чем о судьбе Твоей и России.

Полумеры в данном случае только продлят кризис и этим обострят его. Я глубоко уверен, что все изложенное подтвердят тебе и все те из наших родственников, кто хоть немного знаком с настроениями страны и общества. Боюсь, что эти настроения не так сильно ощущаются и сознаются у тебя в Ставке, что вполне понятно, большинство же приезжающих с докладами, оберегая свои личные интересы, не скажут резкую правду.

Еще раз прости за откровенное слово; но я не могу отделаться от мысли, что всякое потрясение внутри России может отозваться катастрофой на войне. Вот почему, как мне ни тяжело, но любя тебя так, как я тебя люблю, я все же решаюсь высказать тебе без утайки то, что меня волнует»