Последний император - [3]
Когда все семь гробов уже стояли на своих местах, из одного из них послышались глухие удары, и окружающие, услышав их, побелели от страха. На моих глазах крышка гроба медленно открылась, и из него поднялась госпожа Ян. Ее взлохмаченные волосы были усеяны опилками и красным песком, лицо — белое как бумага. Кричать, как несколько дней назад, у нее уже не было сил, и она лишь в последний раз махнула в сторону собравшейся вокруг толпы зажатым в руке указом о наследовании с государевой печаткой. Подбежавшие слуги заколотили крышку гвоздями, предварительно набросав в гроб земли и песка. Я считал: они загнали в крышку девятнадцать длинных гвоздей.
Все, что я знаю о царстве Се, мне рассказал буддистский монах по имени Цзюэкун, что означает «Озаренный Предел». Его, обладателя глубоких познаний, знатока боевых искусств, музыки, шахмат, каллиграфии и живописи, еще при жизни выбрал мне в наставники батюшка-государь. Во время изнурительных занятий, когда я целые дни проводил в холоде Зала Горного Склона, Цзюэкун не отходил от меня ни на шаг и всегда был готов что-то рассказать о двухсотлетней истории царства Се, о ее землях, простирающихся на девять сотен ли,[7] а также о деяниях правителей и погибших на поле брани военачальников. Он описывал каждую гору и реку в пределах наших границ и рассказывал, как живут наши подданные, которые выращивают просо и рис, занимаются охотой и рыбной ловлей.
Мне было лет восемь, когда меня стали одолевать маленькие белые демоны. Стоило зажечь светильники, как они запрыгивали ко мне на книжный столик, забирались даже на шахматную доску и скакали вокруг меня, чуть живого от страха. Заслышав мои крики, Цзюэкун прибегал и, выхватив меч, разгонял их. Так что с восьмилетнего возраста я почитаю моего наставника Цзюэкуна.
Я велел привести Цзюэкуна из Зала Горного Склона во дворец. Когда он опустился передо мной на колени, я обратил внимание, какой он печальный. Я заметил также, что в руке у него зачитанный «Луньюй»[8] с обтрепанными краями, что его халат буддийского монаха весь в дырах, а на соломенных сандалиях — темная грязь.
— Почему наставник явился с «Луньюем»? — поинтересовался я.
— Государь не дочитал эту книгу до конца. Я загнул страницу, где мы прервались, и принес, чтобы вы могли завершить начатое, — сказал Цзюэкун.
— Я теперь — император Се. С какой стати ты пристаешь ко мне с учением?
— Если властитель Се больше не станет учиться, убогому монаху придется вернуться в Кучжу — монастырь горького Бамбука — и жить там отшельником.
— Я не разрешаю тебе возвращаться! — ни с того ни с сего заорал я, выхватив из рук Цзюэкуна «Луньюй» и швырнув книгу на царское ложе. — Я не разрешаю тебе покидать меня. Если ты уйдешь, кто будет разгонять мне назойливых демонов? Эти маленькие белые демоны уже подросли и могут забраться ко мне за полог кровати.
Две молоденькие служанки прыснули в кулачок, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать. Раздосадованный тем, что они, вне сомнения, смеются над моими страхами, я выхватил горящую свечу из подсвечника и запустил одной из них в лицо.
— Не сметь смеяться! — взвизгнул я. — Того, кто еще засмеется, прикажу отвезти к Царским Могилам и закопать заживо.
В царском саду под осенним ветром буйно распустились хризантемы, и куда ни глянь, везде проступала эта желтизна, от которой веяло отвратительным запахом смерти. Я отдал приказ извести все эти цветы, и садовники послушно подчинились. А потом втайне от меня доложили об этом моей бабке, госпоже Хуанфу. Лишь позже я узнал, что насадить хризантемы по всему саду — ее затея. Она любила эти цветы, отчасти из-за убежденности в том, что их ни на что не похожий аромат помогает при ее хронических головокружениях. Вдовствующая императрица, госпожа Мэн, однажды поведала мне по секрету, что каждую осень госпожа Хуанфу устраивает целое пиршество из хризантем, велит дворцовым поварам готовить из них и холодные блюда, и горячие супы по тайным рецептам для здоровья и долголетия. Но я был неумолим. Как можно глотать лепестки этих хризантем, ведь они напоминают холодные, застывшие трупы: это все равно что пожирать разлагающуюся плоть мертвецов — даже представить противно.
С ударом колокола я начал аудиенцию для своих главных министров и чиновников, на ней рассматривались доклады государю. По ту и другую сторону от трона восседали моя бабка, госпожа Хуанфу, и вдовствующая императрица, госпожа Мэн. Мои решения всегда основывались на взглядах, которые они бросали мне украдкой, или на их намеках. Я всегда принимал на веру их мнения. Я был уже достаточно взрослым, и мне хватало знаний, чтобы освободить этих двух женщин от негласного управления государственными делами, но предпочитал этого не делать, чтобы не следить за каждым своим словом и не отягощать голову раздумиями.
На коленях я держал банку для сверчков. Гнетущую атмосферу церемонии изредка нарушал сидевший в банке чернокрылый сверчок, который время от времени громко стрекотал. Я любил сверчков и переживал лишь из-за того, что осенние дни становились все прохладнее, и дворцовым слугам становилось все труднее поймать на горе даже одного свирепого чернокрылого сверчка.
