Последний хранитель вечности - [25]

Выйдя из бурелома, Васильков оказался на небольшой поляне, с трех сторон окруженной чистым и светлый лесом. Под деревьями на земле лежали пожелтевшие сосновые иголки, сквозь которые пробивалась зелёная, сочная трава и лесные цветы. Вверх тянулись стройные, голые внизу, сосновые стволы. В диаметре поляна имела около двадцати метров и ее застилал плотный ковер из васильков и ромашек. Вправо от поляны, сквозь лес, куда-то уходила узкая дорога. Простояв минут пять среди цветов, Васильков пошел по дороге, надеясь засветло добраться до какого-нибудь поселения. Шагать по светлой дороге было куда веселее, нежели в непролазных зарослях. Птицы весело и звонко переговаривались, по веткам скакали белки. Где-то впереди стучал дятел, один раз заяц перебежал дорогу. Километров через четырнадцать-шестнадцать лес стал смешанным, а под деревьями появился папоротник. Дорога все петляла между деревьев, но ни деревни, ни города не появлялось. Наступал вечер и Васильков начал искать место для ночлега. Спать на земле он не решился, кто знает, какие здесь еще звери, кроме зайцев и белок. Шансов погибнуть на дереве было ни чуть не меньше, но, тем не менее, увидев подходящий дуб, с раскидистыми ветвями, Паша уверено свернул к нему. Соорудив на ветвях лежанку и навес, на случай дождя, Васильков решил, пока не стемнело, побродить в округе и осмотреться. Дуб, выбранный для ночлега, стоял, как бы на залысине леса, поэтому можно было отойти достаточно далеко, не выпуская его из виду. Побродив в окрестностях, Паша нашел огромное количество грибов, но собирать их не решился. Кто его знает, что здесь можно есть, а что нет. Ему почему-то вспомнилась сказка Кэрролла «Алиса в зазеркалье». Вообще, мысль о зазеркалье у Василькова появилась сразу же, как только он вышел из лабиринта. Но искал он совсем не грибы. Хоть какие-то следы человеческой деятельности. Ничего! Похоже, он здесь был первым. Даже птицы и звери не пугались его и подпускали совсем близко. Собрав хворост, Васильков вернулся к «дому». Смеркалось. Хворост занялся почти сразу. Сучья весело потрескивали, время от времени выбрасывая в темнеющее небо снопы искр. Как ни странно, но есть почти не хотелось. Чтобы чем-то заняться, Паша отрезал небольшой кусочек солёного мяса и, насадив на ветку, равномерно поджаривал его. Солёное мясо. Это более точное определение, чем сало. Паша не очень любил, как это делают многие, класть на кусок черного хлеба белый шмат сплошного холестерина. Василькову больше нравилось, когда такой бутерброд содержал тёмно-красные прожилки. Чтобы всего поровну. А если к нему добавить зелёный лучок и граммов эдак сто хорошей водочки…

От таких мыслей слюна стала выделяться более активно. Мда. Водочки бы сейчас не помешало. А то уж как-то совсем нехорошо на душе. Стоп! В рюкзаке есть спирт. Паша ни разу в жизни не успокаивал нервы алкоголем, но сейчас, похоже, другого выхода просто не было. Даже если отбросить всё, что случилось в последнее время, произошедшего только за сегодняшний день хватит на две жизни. Нервы и вправду были на пределе. Один маленький срыв – и истерики не избежать. Крышка у фляги была огромной, в неё входило грамм семьдесят. Паша не любил «греть» стакан и поэтому, сделав выдох, сразу же выпил спирт. По телу пробежали приятные иголочки, появилось лёгкое головокружение. Всё тело налилось слабостью, руки и ноги обмякли, из мышц улетучивалось напряжение. Съев своё «жаркое», Васильков почувствовал, что этого не достаточно. Еще бы, за весь день был только один привал, на холме. Да и от алкоголя у Паши проснулся аппетит. Процедуру с веточкой пришлось повторить. Уже совсем стемнело. Ярко-оранжевые искры, взлетая к черному небу, быстро гасли, капельки жира с треском вспыхивали на углях. От костра исходил очень вкусный запах. Небо было щедро усыпано звёздами. Невозможно поверить, но на нём был виден Млечный Путь, различалась Большая Медведица. Ночь…

За последние четыре месяца Васильков постепенно начал её боятся, а раньше любил. Паша любил ночью думать. Перед сном на ум приходят занятные идеи. А сейчас ясность была лишь в том, что он остался один. Один среди бескрайнего звёздного пространства в этом мире, да и в своём тоже. Конечно, жив отец, всегда мог выручить дядя Лёша, но… душа… душа была пуста. Хотя нет, правильнее будет сказать, не пуста, а опустошена. Сейчас там жила скорбь и ненависть. Лишь из дальних уголков изредка выходила любовь и пыталась занять своё привычное место. И от этого становилось еще тяжелее. Васильков не знал, удастся ли ему выжить или нет. С таким противником он столкнулся впервые. Паша стоял один посреди темноты, не зная, в какую сторону сделать следующий шаг, откуда ждать очередного удара. Противник же был весьма расчетлив. Занимаясь этим на протяжении тысячелетий, он получал удовольствие от подобной, только ему понятной игры. Как маньяк, втыкая спицы в тело жертвы и поворачивая их, он улавливал каждый стон, каждый импульс страдания и боли. Он всегда был на шаг впереди. Но это только пока. Всё может быть и иначе. Если найти летопись, то Капюшон лишится права выбора хода. В летописи много разгадок, и поэтому добраться до неё нужно первым. Костёр почти погас. «Побрызгав» на еле тлеющие угли, Васильков забрался на дерево. Ночь была тихая. Сон взял верх сразу же, как только Паша закрыл глаза.