Последний дракон - [11]

– Погоди, меня еще заценят.

Потом Верн услышал взрыв.

– Ну, бля, – смиренно произнес он и поднял спинку кресла.

Если Верн что-то и усвоил за столетия, которыми прятался во всевозможных укромных уголках по всему земному шару, это вот что: есть вещи, предвещающие демаскировку.

Например, слоны.

Слоны – мудаки, и никто не убедит Верна в ином. Здоровые серые ублюдины чуют драконов носом, и нос этот зовется хобот. Был там некий самец, что работал на мамлюкского султана. Злобный ублюдок с мутным глазом и непонятной обидой на огненных ящеров. Гонял Верна по всей провинции Дели десять лет, пока одной приятной теплой ночью Верн не навестил его загон и не засунул этот хобот туда, где традиционно солнышко не светит. С тех пор старина Мутный держал навыки выслеживания драконов при себе.

Еще одним предвестником беды он считал ряды горящих факелов, поднимающихся по холму. Верн уже сбился со счета, сколько раз он дремал в том или ином гнезде и просыпался от гула оравы, вооруженной факелами. Люди в те времена были тупыми мудилами – ходить на дракона с факелами, но упорными, и как правило проще было перебраться, чем до конца дней отмахиваться от пылающих стрел.

Но знаком номер один в этом списке был взрыв. Чертовы умники – китайцы с этим их порохом. Эта дрянь забивалась между чешуй и чесалась как дерьмо последнее. И даже если люди не искали конкретно Верна, громкие взрывы зачастую проливали свет на все скрытое от глаз.

– В один такой прекрасный день, – обратился Верн к белке, подразумевая, что в этот самый день люди прошьют его каким-нибудь бронебойным снарядом, который пройдет сквозь чешую, как сквозь масло.

– И тогда всему живому в радиусе мили – финита ля комедия.

Разумеется, оценка была очень примерной. Если пронзить нутро Верна, радиус поражения выйдет куда больше мили. Когда в старину Синего Бена по чистой долбаной случайности угодили ранней моделью торпеды, он прихватил с собой на дно океана приличный шмат Корнуолла.

– Лучше все же проверю, – сообщил Верн белке. – Покончу с этой херней, что бы там ни было, пока не началось.

Верн выбрался из кресла, осторожно стянул футболку с «Флэшдэнсом» и аккуратно сложил ее по методу трех точных сгибов, который узнал от жизнерадостной дамы из Нетфликса. Это была любимая футболка, и он не хотел порвать ее в клочья, летая над болотами.

Пшик зажмурился, пустил горькую слезу и принялся ждать конца.

Только тот почему-то не наступил.

Каким-то вывертом физики Хукова граната, вновь показавшись из тумана, полетела обратно – другими словами, вернулась по той же траектории, приземлилась ровно между ног Хука и со стуком упала под планширь.

Большинство людей в недоумении выругались бы, многие принялись бы рыдать или вообще хлопнулись в обморок, но Ридженс Хук был сделан из другого теста. Он мрачно проворчал: «Блядь!», а потом живо спрыгнул с носа лодки в реку. Констебль едва успел скрыться под водой, прежде чем его граната, рванув, вынесла из левого борта зазубренный кусок, который кинематографично, не хуже фрисби, влетел в рощу и вонзился в раздутый ствол дерева со звонким «вж-ж-ж», как будто пила в руках деревенщины.

– Повезло, – сказал Пшик.

И говорил он в этот момент не только о себе. У Хука, в его коробке с сюрпризами, хранились одному богу ведомо какие нештатные взрывчатые вещества. На куски порвало бы пол-острова. Жареной кабанятиной до самого Слайделла бы несло.

Пшик рискнул встать на четвереньки, молясь Иисусу, Господу, Будде, Аслану и всем, кто там еще слушает, чтобы Хука расплющило между килем его тонущей лодки и болотным дном, чтобы он медленно умирал, глядя, как из носа сочатся пузырьки воздуха. Но узнать, была ли услышана его молитва, Пшику не удалось – именно в этот момент что-то очень сильное схватило его за пояс джинсов и дернуло вверх, в ночное небо Луизианы.

От земли до небесной выси за каких-то пару секунд.

Что, во имя?..

Мысль эту Пшик не закончил, потому что:

«А»: он был слишком потрясен, чтобы трезво рассуждать.

И «Б»: его причиндалы вжало аж в самый живот внезапным приемом, который вполне можно назвать ультразвуковым натяжением трусов.

Потому, пока Пшика Моро уносило над болотами все выше, единственной внятной мыслью, которую он смог связать прежде, чем вырубиться, была: «Эй, а отсюда видно наш дом».

Глава 3

Хук был продажным копом, на этот счет никаких сомнений, но и у продажности есть уровни. Патрульный, который то и дело берет кофе за счет заведения – это одно, а если взять констебля, который методично злоупотребляет возложенными на него полномочиями, чтобы отправлять на тот свет наркоштурманов по заказу криминальных царьков, то у продажности откроются совершенно новые глубины.

Побуждения – вот, что выделяло Ридженса среди прочих. Всякий коп, которому приходилось сидеть перед конгрессиональным комитетом или комиссией Службы внутренней безопасности, в конце концов стыдливо мямлил в микрофон заявление из серии: «Я стал полицейским, чтобы помогать людям, мэм. Не знаю, когда же все поменялось».

У Ридженса Хука ничего не менялось. Он с самого первого дня нацелился преумножить собственный достаток – ну, или даже до этого первого дня, говоря откровенно. То, как закаливались амбиции Ридженса – сюжет самый что ни на есть библейский. Его папашей был мнимый проповедник из Хомстеда, Флорида, который никак не мог собрать большую паству в связи со своей фанатичной приверженностью букве Библии, в основном ранним главам. Джеррольд Хук мог бы захомутать и побольше народу в Миссисипи, но ребята из Флориды предпочитали обеленную версию Иисуса, который не обличал их зимние пальто с меховой подкладкой потому, что Левит порицал одеяния, сотканные из не одного материала. А выходцы из северных штатов не стали бы терпеть проповедника, выбивавшего из их рук чизбургеры, ведь Исход провозглашает, что запрещено употреблять мясо и молочку за один прием пищи.