Последний день Славена. Том 2 - [71]

на правой ноге. – А где нож потерял?

Гонец, казалось, только сейчас заметил потерю ножа. Посмотрел себе на ногу.

– Должно, там и оставил. В глазу, наверно, торчать… – ответил слегка удивленно.

– Теперь это, стало быть, называется, «полосонул»… – ухмыльнулся воевода Бровка. – Убил ворога на ходу, и даже не заметил. Но и это хорошо. Знай наших!

– А воевода Первонег что? – спросил Военег. – Откуда известно, что он убит? Какая сорока растрещала? Видел ты его мертвым?

– Потом уже, перед самым моим отъездом, вой от ворот прибегал, сказывал. Ворота «изъездом» взяли. Под видом нашей сотни из дальней крепостицы с нашим сотником варяги приехали. Первонег приказал ворота открыть, и ему первый удар достался. Сразу голову раскололи.

– У Первонега голова крепкая, – заметил Военег.

– На хмельной мед… – не поддержал его Бровка. – Как можно так, среди ночи ворота ворогу открыть?

Военег не стал спорить, потому что знал пристрастие воеводы Славена, своего старого боевого товарища, к которому всегда относился с уважением. И сразу предпочел сменить тему, чтобы не говорить плохо о том, кого уже нет в живых.

– А про посадника откуда известно?

– Его терем от морских ворот недалече. Люди сказали, что там было. Старый Лебедян меч найти не успел. Только копье схватил. На лестнице за свое добро дрался. Там его и убили. И дом спалили. А домочадцев выгнали на мороз, в чем беда их застала.

– Сильно варяги лютовали? – спросил один из сотников.

– Не так, как дикари. Людей на улицах не били. Только дома грабили. И с людьми дома не жгли. На мороз всех выгоняли, потом поджигали. А один дом, сказывали, и жечь не стали. Там собака у крыльца привязана. Отвязать себя не дала, бросалась. И потому дом не спалили. Собаку пожалели.

– Это ты сам видел?

– Нет. К нам на подворье народ стекался. Думали, не посмеют варяги к княжескому жилью подступить. У калитки вои. Сразу отбили атаку. Тогда варяги, как я говорил, угол дома запалили, чтобы люди вышли. И все побежали. А до того рассказывали княжне Прилюде. Она там за старшую оставалась.

В это время за дверью снова послышался сначала громкий человеческий гомон, в котором сначала невозможно было выделить отдельные голоса, а потом и громкий разговор. Но разобрать слова опять было трудно. Потом в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, порог переступил вой с обвислыми черными усами, покрытыми сосульками от дыхания. В тепле сосульки таяли, и оттого усы выглядели смешными и кустистыми, растущими в разные стороны, каждый, как говорится, сам по себе.

– Кто такой? – сурово спросил воевода Военег, потому что он строго-настрого приказал стражнику никого не пускать в горницу, чтобы не помешать допросу гонца. Воевода не любил, когда его приказы не выполняют. Тем более теперь, когда он только-только начал командовать, приняв на себя роль старшего в войске. Если сразу не осадишь, вообще потом слушаться не будут.

– Дружинник сотни княжича Вадимира, – без стеснения отозвался вой. – Был послан Вадимиром в Славен с предупреждением, но опоздал. Вернее, почти опоздал…

– Что такое «почти»? – хмуро спросил Бровка. – Я с детства твердо знаю, что «почти вой» – это не вой. А «почти опоздал» – это не опоздал. Говори яснее.

– На меня в дороге разведчик варягов напал, и одолел в схватке, но добивать не стал, лошадь забрал, которую мне княжич Вадимир из-под себя дал. И отпустил безлошадного и безоружного в ночь.

– Надо же, милостивый какой! – не удержался от неодобрительной оценки воевода Бровка. – С чего бы так-то? Или усы твои ему понравились? Или сказал ему что?

Голос Бровки казался даже угрожающим, словно он заподозрил предательство. Однако вой не испугался, и спокойно продолжил рассказ:

– Может, и усы понравились. Вообще-то они женщинам нравятся. А мужчины обычно просто завидуют…

Это высказывание, возможно, касалось напрямую воеводы Бровки, который имел и усы, и бороду, словно бы выщипанные курами, редкие и несуразные. Но носить их не стеснялся, потому что вой без усов и без бороды – не вой вовсе, а какой-нибудь волхв.

– Но разведчик, видно, не завистливый попался. Просто пожалел, и отпустил. Я через сугробы пешком до деревеньки добрался, отдал смерду деньги, что на свадьбу себе копил, взял его клячу, и на ней до Славена добрался. Иначе как? Смерд клячу отдавать не хотел. Она его самого, жену и детей кормит. Пришлось не считать. И поехал, не торопясь, чтобы клячу не загнать. По дороге ногу и обе руки приморозил. Сейчас еще чувствуется. Только предупредить успел стражу и Первонега, что из Бьярмы в помощь Славену воевода Далята идет, и ведет с собой три тысячи дружины, как на ворота напали. Первонег перед тем вышел, сам у ворот был. Он и первый удар получил. А мне салом барсучьим руки и ногу мазали. Пока оделся, пока выскочил, ворота уже захватили, и варяги в город прорвались. Я воеводу Первонег оттащил к стене подальше от ворот…

– Жив, значит, он? – спросил Военег почти радостно, понимая, что тело убитого воеводы никто оттаскивать бы не стал.

– Жив, хотя и дюже хворает. Ему мечом по затылку ударили. Шлем выдержал. Потом, когда уже город горел, и небо на виднокрае светало, я по его приказу повел Первонега к посадским домам на берег. К кому-то он там хотел попасть. К знакомым что ли… Но по дороге поскользнулся, упал, и опять затылком ударился о наледь. И так остался лежать, без памяти. Я уж снова тащить его собрался, даже, кажется, потащил, когда сани в окружении воев подъехали. Это оказался сам воевода Славер, который сам намедни в Славен приезжал, и у Первонега гостил. Славер приказал загрузить Первонега в свои сани, меня посадил на коня позади воя, и отвез нас в Русу в свое подворье. А когда Славер, сам помогал Первонега в сани грузить, он грамотку берестяную выронил. Я и подобрал.