Последний день Помпеи - [7]

Вся эта ужасная картина бессмысленно и неотвратимо гибнущего города совершенно отчетливо проносится в воображении художника, пока он стоит спиной к городским воротам откопанной Помпеи и смотрит на Везувий, который теперь так спокоен.

И тут Брюллову на мгновение показалось, что он стоит уже не на земле Помпеи, близ Неаполя, а в Петербурге, на Сенатской площади, и там войска выстроились безмолвно, как на параде. И вдруг звучит команда:

— Пли!

Раздается раскатистый залп, и люди, стоявшие рядом с ним, окровавленные, падают на снег. Брюллов пытается бежать и не может, ноги его словно приросли к земле… Еще мгновение — он тоже замертво упадет на запятнанный кровью снег… Брюллов, действительно, застонал. Он и упал бы, если его не поддержал бы Демидов.

— Что с вами, любезный Брюллов?

Но художник уже пришел в себя и тут же стал рассказывать Демидову о своих удивительных видениях и о том, что у него сейчас блеснула мысль написать большую картину, представив на ней гибель Помпеи. Только одно утаил Брюллов от Демидова — видение кровавой расправы на Сенатской площади.

Демидов так увлекся ярким рассказом Брюллова, что тут же предложил заключить с ним контракт на будущую картину, чтобы по окончании работы она перешла в его, Демидова, собственность.

Между тем Брюллов завершил наконец копию «Афинской школы». Она была признана в Риме лучшей копией, сделанной когда-либо с бессмертного Рафаэля.

Теперь, когда он окончил колоссальный труд, после того, как затратил столько времени, чтобы проникнуть в самые сокровенные тайны мастерства великого художника, ибо приходилось, как мы знаем, не просто копировать с оригинала, а многое в нем отгадывать и восстанавливать, теперь Брюллов готов был взяться за кисть, чтобы явить миру собственное творение. И Брюллов приступил к картине «Последний день Помпеи».

Много труда предшествовало работе над этой картиной — неоднократные посещения развалин Помпеи, где художник проводил часы, чтобы запечатлеть в памяти каждый камешек мостовой, каждый завиток карниза.

Брюллов перечитывал описания историков, особенно римского писателя Плиния Младшего — современника и очевидца гибели Помпеи. В музеях художник изучал костюмы, украшения и бытовые предметы той далекой эпохи.

Но главным в подготовительной работе были, пожалуй, не эти кропотливые и, безусловно, необходимые занятия, а великая идея, захватившая ум и сердце художника. Это была мысль о гибели всего прекрасного, и прежде всего человека, под натиском необузданной, жестокой стихии. Эта мысль овладела всем существом Брюллова. Об этом он задумывался еще в те дни, когда царь выслал Пушкина из Петербурга. А когда из России пришла весть о гибели декабристов, он окончательно убедился в существовании дикой и неразумной силы, губящей все передовое, прекрасное и благородное.

Хотя художник находился вдали от России и сюжет картины был не русский, идея картины и вдохновение, которое охватило его, порождены были Петербургом, где беспощадная сила самодержавия подавляла и губила лучших сынов Отечества.

КОЛОСС РУССКОЙ ЖИВОПИСИ

Прошло почти шесть лет с того памятного дня, когда на улицах безжизненной Помпеи у Брюллова возникла мысль написать картину о гибели этого древнего города. В последнем году художник так неистово работал, что его не раз выносили из мастерской в состоянии полного изнеможения.

Наступила осень 1833 года. Карл Брюллов открыл для посетителей двери своей мастерской. В ней находилось огромное полотно «Последний день Помпеи».

Весь Рим хлынул смотреть картину, о которой еще задолго до ее окончания шло так много толков.

Выставка картины художника Брюллова стала важнейшим событием в Риме. Виа Сан Клавдио — улица, где находилась мастерская русского художника — стала самой людной улицей в Риме.

Толпы зрителей осаждали выставку. Картиной восхищались все — итальянцы и многочисленные иностранцы, постоянно наводняющие Рим, знатная публика и простой народ. Даже художники, обычно столь ревнивые к чужому успеху, называли Брюллова вторым Рафаэлем.

Окруженные толпой многочисленных поклонников, в мастерскую Брюллова пришли знаменитые мастера: итальянский художник Винченцо Камуччини и датский скульптор Бертель Торвальдсен, живший все время в Риме. Несколько минут прошло в глубоком молчании. Затем Камуччини порывисто прижал к своей груди Брюллова.

— Обними меня, Колосс! — растроганно воскликнул он.

А Торвальдсен, обычно очень сдержанный, с чувством пожал обе руки Брюллову и объявил:

— Подобной картины никто из теперешних живописцев в Риме даже скомпоновать не в силах… — И, немного помолчав, добавил:

— Я считаю господина Брюллова величайшим после Рубенса колористом.

После успеха, выпавшего на долю его произведения в Риме, Брюллов решил выставить его в Милане. Он закрыл двери своей мастерской и начал было готовить картину в путь. В те дни в Рим прибыл знаменитый писатель Вальтер Скотт. Он был уже стар и болен. В Риме писатель хотел увидеть прежде всего картину русского художника, о котором писали газеты и которого так хвалили ему английские художники, находившиеся в Риме.

Английские живописцы явились к Брюллову и просили его открыть мастерскую для Вальтера Скотта. Брюллов согласился. На другой день больного писателя привезли в мастерскую и усадили в кресло перед «Последним днем Помпеи».