Последний дар осени - [6]

Но расстояние между Императором и его Полководцем не смогла сократить даже память о былой дружбе, последние осколки которой разлетелись от брошенной в сердцах фразы. От слов, сказанных высокомерно и презрительно: не дело опытному воину поддаваться чарам бабы бесцветной и идти ради женских ляжек на клятвопреступление!

И тот, кого называли Неотступным, вынужден был отступить. Он взял с собой тех же солдат личной гвардии, что сопровождали его прошлой осенью, и направился в царство дождей. Снова они торили свой путь через покинутые селения, опустевшие, казалось, только вчера. Снова их спутником стала небесная вода, слезами омывающая каждую травинку, каждый листик пожелтевших древесных крон, каждый скат островерхих крыш, каждый сруб бревенчатых стен. Только небо, как и прежде, отказывалось плакать по чужакам, вторгшимся на заветные тропы. По чужакам, несущим зло на берега Великого священного Озера.

Но на сей раз в замковом дворике их не встречала райская стайка гостеприимных челядинцев.

Только она одна.

Та, чей единственный взгляд был Полководцу дороже всех сокровищ мира.

Завернувшись в неизменный серый плащ, стискивая побелевшими руками серебряный медальон, она попросила его войти.

Только его одного.

Она дала слово, что ни один из сопровождающих его людей не пострадает, что в крепости не осталось ни единой живой души, кроме нее самой. Она всего лишь хотела попрощаться с ним наедине перед тем, как встретить лицом к лицу свою судьбу.

И Полководец бросил поводья, спешился и последовал за седовласой Госпожой, не обращая внимания на недовольный ропот своих солдат, чьи нервы и так были напряжены до предела. Он знал, что не она замышляет предательство, и на душе было муторно и мерзко.

Едва за ними захлопнулась тяжелая дверь, он не выдержал и схватил в объятия еще более похудевшую фигуру, пряча в прохладной волне волос свое обезображенное лицо. Тонкие руки поднялись, чтобы прижать его к себе с не меньшей силой, неизвестно откуда взявшейся в хрупком девичьем теле.

Они целовались так, словно каждый из них был воздухом для другого, захлебываясь, стирая с лиц набегающую горячую влагу слез, снова соединяясь губами. Пальцы неотрывно скользили по волосам, по плечам, впивались в тугие вороты плащей, подтягивая их обладателей все ближе друг к другу до тех пор, пока те не начинали задыхаться, и все начиналось сначала…

Когда прилив безумия спал, и они, пошатнувшись, разомкнули объятия, то в разговорах уже не было нужды.

Полководец видел в бездонных синих глазах, что отказ неминуем. Она не сдастся, не предаст свой народ и то, во что верит. Она не принесет далекому Императору клятву беспрекословного подчинения и не согласится бежать за пределы страны, оставив без защиты и опоры обитателей Озерного края.

А он не мог допустить, чтобы гладкая кожа была разорвана сотнями безжалостных лезвий, а серебряные волосы втоптаны в грязь под копытами коней. Не мог даже помыслить, чтобы в её зрачках предсмертным оттиском войны застыли боль, страх и разрушение.

Он ненавидел себя за то, что собирался сделать. Но рука сама потянулась к рукояти даги, что выскользнула в его ладонь стремительно и почти бесшумно. Против обыкновения клинок даже не зашипел, покидая тесные ножны.

Словно со стороны он увидел, как узкое светлое лезвие, испещренное тонкими темными полосками, плавно вошло ей под левую грудь, практически не встретив сопротивления. И почти сразу же ощутил резкую боль в шее со стороны затылка, в один миг перекинувшуюся до подбородка.

Два обжигающих фонтана крови выплеснулись одновременно. Один — на его левую кисть, все еще сжимающую рукоять клинка, ставшего вдруг невероятно тяжелым. Второй — из его сонной артерии, ловко перерезанной заостренной шпилькой, что до этого предательского удара скрывалась в толще серебряных волос.

Полководец попытался удержаться на ногах, но его колени подогнулись, в глазах потемнело, и он сполз на пол, цепляясь за плащ чудом устоявшей Владычицы. По серой ткани быстро расплывалось алое пятно, но женщина не показала и виду, что её терзает невыносимая боль.

Придавив ладонью смертельную рану, она склонилась над распростертым телом мужчины, чьи шрамы закрыли растрепавшиеся при падении мягкие каштановые волосы, дрожащей рукой отвела с лица непокорные пряди.

Ей оставалось совсем немного времени, и все его она потратила на поцелуй. Она желала унести с собой в небытие не мысли о своем народе, который обязалась защищать до последней капли крови, а память о холодеющих губах, слабо откликнувшихся на её прикосновение. Об этих некрасивых, но таких родных губах, никогда и никем, кроме неё не целованных. О ясных серых глазах, чей неброский внутренний свет с самого первого взгляда отнял у неё сердце и душу…

И все же ей хватило сил прошептать в полуоткрытые уста умирающего, одновременно прощаясь и прося прощения:

— Мои люди ушли. Они скроются в лесах, растворятся в журчании ручьев и пении птиц. На долгие года им придется исчезнуть, чтобы выжить и сохранить наследие Властителей Вод. Без Неотступного их станет некому преследовать. А когда подрастет наша с тобой дочь, она вернется, чтобы занять свое место в опустевшем Замке Дождя.