Последний дар осени - [3]

Красота её не была из тех, что сводит мужчин с ума. Кто-то другой увидел бы в ней просто высокую бледную женщину, не лучше и не хуже других. Многим цвет её глаз показался бы чересчур странным, лоб — слишком высоким, а ресницы — недостаточно длинными. Кое-кто сказал бы, что она недостаточно изящна, а по яркости не могла бы затмить даже отражение луны.

Но в глазах Полководца она сияла ярче тысячи солнц.

На груди, поверх плаща, приковывая к себе внимание, покоился знак княжеской власти — серебряный медальон с каплей горного хрусталя в центре.

Властитель этого края оказался женщиной.

И теперь её пристальный взор был обращен на человека, который как никогда стыдился своего побуревшего от грязи плаща, истрёпанной в дороге одежды, шрамов, пересекающих лицо и, более всего, цели своего визита.

Не проронив ни слова, она жестом приказала своим людям позаботиться об усталых конях и не менее усталых всадниках, а сама, подождав, пока Полководец спешится, повела его в главный зал. Там они могли обогреться и обсохнуть у камина в ожидании, пока для почетного гостя в его покоях не будет приготовлена горячая ванна, за которой должен был последовать ужин.

Они пили терпкое вино из тонкостенных серебряных кубков и молчали. Властительница не желала начинать разговор первой, а Полководец просто любовался каждым её движением, боясь разрушить тот хрупкий островок покоя и мира, на который его неожиданно привела судьба. В отличие от многих других, эта женщина словно не замечала уродливых шрамов, не отводила глаз, когда смотрела на его посеревшее от усталости и долгой дороги лицо и не попыталась отдернуть руку, когда он учтиво передал ей первое, самое большое и спелое из принесенных на подносе ярко-красных яблок.

В каждом движении слуг, в каждом взгляде украдкой, который они бросали на свою хозяйку, сквозила обеспокоенность, основанная, несомненно, на глубокой привязанности и уважении. Они не могли не догадываться, с какой целью в их скромную обитель явился сам Неотступный. Но всецело полагались на волю Властительницы Замка Дождей и надеялись, что, как и в предыдущие разы, дело будет улажено миром.

За окнами потемнело. Вечер в этих краях падал на землю неожиданно и резко, как коршун на перепуганного зайца. Не успели последние отблески дневного света покинуть просторное помещение, как весьма миловидная девушка в чепце и простеньком зеленом платье пригласила его последовать за ней в отведенные гостю покои, приподнимая масляную лампу, дабы получше осветить дорогу.

Еще раз оглянувшись на неподвижную фигуру, замершую в просторном кресле, Полководец был поражен тем, как пристально она продолжала смотреть ему вслед. Может, ему показалось при неверном свете камина, но в её темных глазах сквозило не жадное любопытство зрителя, не извечное женское стремление разгадать и подчинить себе мужскую натуру, но какое-то иное, незнакомое ему самому чувство, от которого невыносимо защемило в груди.

Вода была очень теплой, почти горячей. Она расслабляла уставшие члены и приносила покой и отдых измученному телу. Шрам на правой половине груди сморщился и побелел. Так всегда бывает, если долго лежать погруженным в жидкость, что ласково обволакивает плоть, даруя облегчение даже той части естества, о которой мужчина лишний раз предпочитал не задумываться. Руки хорошо знали свое дело и уверенно скользили под покровом воды, напоенной еле уловимым смешанным ароматом хвои и полыни. Полководец не привык принимать травяные ванны, но ему понравился горький и одновременно свежий запах, исходящий от мешочка, перекинутого на веревочке через край большой деревянной лохани.

Чья это была идея — служанки, которую он прогнал, не позволив поухаживать за собой, или же самой госпожи замка? Или так было принято встречать всех, кто удостаивался чести остановиться в гостевых покоях?

Испустив приглушенный стон, Полководец откинул голову на изголовье и закрыл глаза. Перед внутренним взором неотступно стояло её лицо, обрамленное серебристо-серыми, чуть вьющимися прядями. Физическое желание отступило, но внутренний голод не унимался. Мужчиной всецело овладело стремление хоть на миг обладать этой завораживающей красотой: огрубевшей ладонью коснуться нежной кожи, провести рукой по тяжелому шелку столь рано поседевших волос, очертить линию скул и надбровные дуги. Но даже в мыслях он не осмеливался поцеловать плотно сомкнутые бледные губы.

Когда он ощутил легкое, почти невесомое прикосновение к своей груди, наполовину погруженной в воду, то поначалу воспринял его как продолжение своих фантазий. Ведь не могла же, в самом деле, вернуться служанка. От услуг такого рода он, не раздумывая, отказывался, видя за маской приветливости и смиренной покорности привычную тень отвращения.

Бережно ласкающие кожу невидимые пальцы робко переместились чуть ниже, без всплеска проникая в расступившуюся перед ними влажную терпкость, настоянную на горьком вкусе сосновых игл. Пробежали вдоль линии шрама, мимолетом дотронулись до соска, а затем бесследно исчезли.

Испытав острое разочарование, мужчина непроизвольно потянулся за ними, надеясь удержать и продлить сладостные ощущения. Веки он не поднимал, опасаясь спугнуть хрупкий призрак мечты.