Последний бой Йони - [38]

Предложение двух летчиков-резервистов о замене Шани проистекало не по причине недоверия к нему, а из профессиональных соображений, к которым, безусловно, в какой-то мере примешивались личные мотивы. «Шани имел тогда с профессиональной точки зрения очень высокую репутацию», — сказал о нем один из присутствовавших там офицеров эскадрильи. А другой офицер уверен, что Шани — «лучший из командиров эскадрилий „геркулесов“. Он — прекрасный ведущий и был нужным человеком в нужном месте».

Шани и Айнштейн взяли с собой начальника Генштаба в «геркулес» и снова полетели в Синай. Несмотря на то что Айнштейн ни на минуту не верил в реальность операции, он все же хотел, чтобы начальник Генштаба получил благоприятное впечатление от посадки, хотя бы для того, чтобы не летчики стали предлогом или причиной, из-за которой спасательная операция не состоится. Вся площадь аэродрома в Шарме, включая строения, была теперь, с наступлением вечера, погружена во мрак. На базе получили команду полностью погасить все огни. На земле не было ни одного заметного для глаза знака, который помог бы летчикам обнаружить расположение посадочной полосы. Айнштейн сидел на правом сиденье и смотрел в окно, чтобы попытаться помочь Шани ее найти на последней стадии. До той ночи ни тот, ни другой не совершали такого рода посадки. Как Шани и опасался, радар не распознал как следует посадочной полосы в Шарме. Вместо нее он обнаружил ограду, параллельную полосе для перевозок. Таким образом, в момент посадки самолет оказался над полосой для перевозок, а не над главной полосой. Включив посадочные огни, Шани обнаружил ошибку, резко свернул влево, выровнялся над главной полосой и продолжал снижаться. Колеса самолета почти достигли полосы, но асфальта не коснулись; Шани не хотел произвести настоящую посадку и обратить на себя ненужное внимание. Эта последняя подробность не имела особого значения для целей тренировки, и самолет снова поднялся вверх. Начальник Генштаба, сидевший позади пилота, понял, что произошла ошибка.

Шани сделал еще один заход, на этот раз более удачно, и совершил посадку на главную полосу, хотя и не абсолютно точно. «Уверен был, что вы справитесь», — радостно сказал Мота Гур пилотам, похлопав их по плечам. Трое пилотов так и остались в неведении, понял ли начальник Генштаба, не будучи летчиком, что при второй посадке имела место неточность, но свои сомнения держали при себе.

Демонстрация закончилась, и пилоты повернули на север, чтобы доставить начальника Генштаба и Бени Пеледа на место ученья-модели. В это время ночи луна еще освещала бледным светом землю; но завтра ночью, в Африке, в час, на который назначена посадка, она уже исчезнет с горизонта. Воцарившийся мрак, возможно, поможет им стать незамеченными, но при этом очень затруднит посадку: удастся ли пилотам в кромешной тьме различить посадочную полосу? Шани и Айнштейн об этом промолчали. У них не было никакого желания добавить еще один сдерживающий фактор в процесс принятия решения, и до самой операции никто из них не сказал ни слова о возможности исчезновения луны. Шани уже решил, что с луной или без нее — в случае, если посадочная полоса не будет освещена, он зажжет посадочные огни самолета на последней стадии снижения, после того как радар приведет его на полосу.

И если даже радар не обнаружит в темноте полосу, Шани был тверд в своем намерении приземлиться в Энтеббе. «Если я увижу, что на поле темно, — сказал он Бени Пеледу, — и радар не находит посадочную полосу, то включу радио и передам на контрольную башню: я — самолет Восточно-Африканской авиалинии номер семьдесят, с общей неисправностью в электросети, объявляю аварийное состояние. Прошу немедленно включить огни! Нет контролера в мире, который не повернет в таком случае рубильник. Не обезумеет же он до такой степени, чтобы взять на свою совесть крушение самолета с двумястами пассажирами. Он включит, и мы приземлимся. Пока поймет, что случилось, операция уже состоится. Так о чем беспокоится?»

Но Бени Пелед не беспокоился. Он был уверен в своих пилотах и сказал Шани, что идея хорошая, ею можно воспользоваться в случае необходимости, но пока лучше держать ее при себе.

Бойцы Части ждали ночью прибытия начальника Генштаба, чтобы начать ученье-модель. Перед ученьем Йони провел дополнительный инструктаж для командиров отрядов Части. «Говорили обо всем — и о плане, и немножко о разных других вариантах и реакциях на них. Подробнейшим образом обсуждали, что именно должен делать каждый. И тут возник вопрос: атаковать ли „МИГи“? Насколько помню, решили в случае опасности с их стороны открыть по ним огонь. Но если кругом будет темно, пустынно и безлюдно — не превращать это в День независимости»[57]. Потом Йони проинструктировал заново все отряды Части.

Первое ученье-модель Йони провел еще при свете дня, перед ночным ученьем, которое должно было состояться в присутствии начальника Генштаба. «Атаку» после выхода из машин вел Муки, который был командиром звеньев прорыва. Вначале Йони определил, что первым к терминалу двинется звено Гиоры, поскольку ему надлежит проникнуть в самое отдаленное помещение, а затем два других атакующих звена. В таком случае вторжение произойдет через все три главных входа одновременно. Однако Муки, будучи командиром звеньев прорыва на нижнем этаже, воспротивился тому, чтобы кто-то другой, а не он вел атаку. Он пытался убедить в этом Йони, напомнив ему опыт прошлого, который показал, что, если человек, находящийся на острие прорыва, задерживается, случается беда. Между ними вспыхнул короткий и бурный спор, но Йони остался при своем мнении. Тогда Муки сказал ему: «А ты на моем месте, где бы предпочел быть?» Муки говорит, что Йони улыбнулся и молча показал пальцем на бумаге — первым. И действительно, позже Муки обнаружил, что порядок продвижения звеньев к терминалу изменен, его звено — первое из атакующих, а рядом, впереди, двинется Йони и его командное звено. (Описание взято из рассказа Муки в еженедельной телепрограмме «Время пришло» от 12.5.86.)