Последний бой Лаврентия Берии - [68]

– Раскол Германии стал совершившимся фактом в 1949 году, – в сдержанном голосе Молотова прорезалось раздражение. – Изменить положение можно было только одним способом – подарив восемнадцать миллионов немцев капиталистам. По-вашему, это надо было сделать?

– Не знаю, – все так же бесстрастно ответил майор. – Я не специалист по внешней политике. Но расклад оказался такой, как я уже говорил, и именно этот сценарий был реализован. Зачем – мне неизвестно.

– Вы не ответили на второй вопрос: «они» – это кто?

– Кто конкретно – я не знаю. Это какая-то группа в ЦК. Теперь, после 26 июня, понятно, что во главе ее, по крайней мере формально, стоит Хрущев – хотя вы и сами это знаете. Но Хрущев, скорее всего, ширма, зицпредседатель. А вот те, кто за ним… Если они связаны с Западом, то могли поспособствовать, чтобы события в Германии разворачивались нужным образом. И если Лаврентий Павлович, находясь там, вышел на след этих людей, то его вполне могли по этой причине убить…

Лучшая конспирация – это ее отсутствие. Конечно, когда можешь себе это позволить. За то они так и ценили квартиру в Лялином переулке, что Ситников совершенно официальным образом водил дружбу с огромным количеством самых разнообразных людей. А учитывая специфику творчества, особенно охотно он общался с представителями органов.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как Николай так внезапно оставил семейный очаг, и число визитеров еще не успело сильно убавиться. Тем более что многие были не прочь утешить соломенную вдову. Маша никого не поощряла, однако никого и не отталкивала, и в доме пока продолжался привычный круговорот.

Схема связи тоже была чрезвычайно простой – сложности, они от лукавого. Если срочно нужен был Кудрявцев, Маша звонила ему на работу и жалобным голосом спрашивала: «Сережа, о Коленьке ничего не известно? Ты не зайдешь сегодня? Мне так грустно…»

Все это могло бы выглядеть подозрительно, если бы не было освящено двойным сотрудничеством хозяев квартиры с органами госбезопасности – секретными сотрудниками были как муж, так и жена. Ситников снабжал начальство отчетами о настроениях в писательской и чекистской среде. Правда, об этой стороне его деятельности знала вся Москва, и посетители квартиры в Лялином переулке не бывали особенно откровенны. Виноват в этом был сам хозяин, ибо в пьяном виде то и дело выбалтывал свою страшную тайну.

Того, что Маша тоже работает на органы, наоборот, не знал никто, – но она сотрудничала не с контрразведкой, на которой висело наблюдение за настроениями «инженеров человеческих душ», а с розыскным управлением и должна была давать информацию, только если кто-то из гостей покажется ей подозрительным по серьезным делам. И действительно, ей случилось помочь в разоблачении крупного агента английской разведки, и на дне шкатулки с украшениями у нее хранился орден, о котором также никто не знал.

Так что квартира была довольно надежной, и встречаться здесь пока можно было свободно.

В полдевятого к Маше заявился вдрызг пьяный майор и улегся спать в кабинете Ситникова на диване. В девять она позвонила Кудрявцеву и плачущим голосом пропела: «Сережа, мне так одиноко…»

– Ты опять? – рявкнул в трубку генерал. – Если ты будешь пить, я тебя в психбольницу засажу, так и знай! Скоро буду!

«Скоро» затянулось до половины двенадцатого, но, как бы то ни было, в двенадцать майор Котеничев и генерал Кудрявцев наконец встретились. Узнав, что учудил майор, генерал схватился за голову:

– Совсем рехнулся – вербовать Молотова. Вот от кого не ждал! Если уж ты такие штуки проделываешь, то мне остается только застрелиться, с подобными-то кадрами.

– Ну не зуди, – недовольно отмахнулся Котеничев. – Знаю, понимаю, виноват. Но у меня ведь тоже нервы не железные. Сорвался, наговорил лишнего, а потом было уже нечего терять. Если он нажалуется Серову, результат один.

– Кстати, а почему ты не доложил сразу об этой бумажке? Мы тут голову ломаем, как объяснить поведение Молотова…

– Забыл… – покаянно вздохнул Котеничев. – Столько всего сразу навалилось. Если бы ты мне рассказал, что вы над этим ломаете головы, я бы непременно вспомнил. Как все-таки одинаково устроены люди – сторожа и министра цепляют на один и тот же крючок. Подумать только, сколько проблем создают нам бабы…

Кудрявцев жестом оборвал его эскападу и задумался. Майор при каждом удобном случае принимался ругать женщин. С ним не спорили – его история была слишком хорошо известна. Женился Котеничев в тридцать шестом году по горячей любви. Когда его арестовали, жена на следующий же день на партсобрании прилюдно отказалась от мужа, и по этой причине даже партбилета не лишилась, отделавшись всего лишь выговором. Потом, когда его освободили, каялась, просила прощения, но капитан пришел домой ровно на пятнадцать минут – собрать в чемоданчик вещи, уцелевшие от обыска. Место в общежитии ему, имеющему московскую прописку, не дали. Два месяца он снимал угол в Чертаново, у черта на куличках, пока, окончательно измученный тяготами быта, не пришел на прием к Берии и не попросил помощи. Нарком тщательно расспросил его о жизни, а потом вдруг сказал: