Последний бой Лаврентия Берии - [47]

– А кто у нас нынче «наш Геббельс», а, Никита? – внезапно спросил, усмехнувшись в усы, Молотов.

– Чего? – не понял Хрущев.

– Ты тут вещал, что, – он взял листочек, всмотрелся, – я даже не поленился записать: «Когда мы обсуждали немцев, надо было видеть этого человека, когда он орал на Ульбрихта и на других, было просто стыдно сидеть».

– Надо же, какие мы нежные, – поморщился Каганович. – Эти идиоты немцы чуть до восстания дело не довели…

– Да, но орал-то на них ты, Лазарь, за компанию с Никитой, а Лаврентий вас успокаивал.

– Ну и что? – насторожился Хрущев.

– Ну и то. Мне интересно: кто у нас сегодня наш советский доктор Геббельс. Помните, как он говорил? В большую ложь поверят скорее, чем в малую, а в чудовищную еще легче. Кто тебе твое вранье разрабатывал, а, Никита? А заодно всем прочим их вранье разрабатывать помогал? Товарищ Поспелов или, может статься, товарищ Суслов?

Хрущев зло кинул ложечку в стакан, отозвавшийся нежным звоном.

– А ты меня не подкалывай, Вячеслав…

– Михайлович, – подсказал Молотов.

– Ну, пусть будет Михайлович, раз по-товарищески не хочешь, – согласился Хрущев. – Не подкалывай. Сейчас каждое лыко в строку. Или хочешь, возьми слово, выйди да расскажи, мол, Лаврентий был ангелом небесным, а мы, мерзавцы, его убили. Что? Не хочешь? Ну, тогда и нечего разбирать, кто из нас на кого орал. Все равно Ульбрихт не придет и не опровергнет. Это ты у нас чистоплюй, ничего, кроме того, что Лаврентий не ту подпись поставил, и привести не мог.

– Так ты распиши, Никита, кто из нас что конкретно должен сказать, а то у меня фантазии не хватает, – все так же язвительно ответил Молотов. – Мне затруднительно придумывать несуществующую вину.

– А то ты этим раньше не баловался! – окрысился Хрущев.

– Представь себе, не приходилось! – не остался в долгу Молотов.

Маленков сидел в углу и молча пил коньяк, наплевав на все правила – уже отстрелялся! В дискуссии не участвовал, слушал краем уха. Он свое выступление не писал. Хрущев передал ему текст за десять минут до начала пленума, и хорошо, что не раньше, хорошо – не успел он прочесть заранее слова, которые должен был произнести перед членами ЦК. Георгий Максимилианович честно все это проговорил, и теперь в душе у него было пусто и грязно.

– Никита, – подняв голову, окликнул он.

– Ась?! – тут же отозвался Хрущев.

– Лаврентий, может, и орал, и матюгался, не спорю. А как еще с нашими мудаками сладишь? Но попомни то, что я тебе говорю: каким бы ты ни был, ты заведешь страну в жопу. И народ тебя проклянет. Я понимаю, тебе на это быдло насрать, ты за свою задницу дрожишь… но так будет.

– Сам-то хорош! – усмехнулся Булганин.

– И я хорош, – покорно и пьяно согласился Маленков. – Мы все хороши. Только начали все это вы с Никитой. А ты, если не хочешь получить по роже, лучше вообще заткнись, полководец…

– Тихо, не надо, Коля, – взял за плечо поднявшегося было Булганина Молотов. – Георгий, успокойся, не бери все это так близко к сердцу. Я понимаю, Лаврентий был твоим другом. Но ему уже все равно, а нам надо сохранять единство и вести страну дальше. Движения к коммунизму пока еще никто не отменял.

– Это верно, – усмехнулся Маленков. – Никитка, он книг не читает, но вы, Вячеслав Михайлович, вроде бы их в руки берете. Знаете, есть такая книжка – «Пятнадцатилетний капитан». Я ее еще в гимназии прочел. Там в чем суть? Один пират подложил под компас топор, и корабль, в страшный шторм, обогнул Южную Америку. А потом пират топор вытащил, и дальше корабль шел правильным курсом, но уже совсем к другому континенту. Куда мы идем, а, товарищ Молотов?

– Что бы ни произошло, мы идем к коммунизму, – припечатал ладонью по столу Молотов. – И мы не должны считаться с потерями на этом пути.

– «Отряд не заметил потери бойца», – медленно, с расстановкой процитировал Маленков. – Не пробросаешься? Сегодня Лаврентий, а завтра кто?

– Разговоры эти считаю небольшевистскими, – резко оборвал его Молотов. – И рекомендую протрезвиться. Нам пора в зал…

3 июля. Вечернее заседание

Зал слегка похохатывал. Собравшиеся в нем мужчины с удовольствием слушали секретаря ЦК товарища Шаталина, немногочисленные женщины делали вид, будто возмущены, но тоже внимали с интересом.

«Я считаю необходимым ознакомить членов пленума с фактами, которые характеризуют моральный облик Берия. Президиум Центрального Комитета поручил мне в служебном кабинете Берия в Совете Министров разыскать документы, относящиеся к деятельности бывшего Первого Главного управления. Выполняя это задание, просматривая содержимое сейфов и других мест, где могут храниться документы, мы натолкнулись на необычные для служебных кабинетов вещи и предметы. Наряду с документами мы обнаружили в больших количествах всевозможные, как уж там назвать, атрибуты женского туалета. Вот краткие выдержки из описи, которую я хочу огласить. Напоминаю и повторяю, что это в служебном кабинете в Совмине, здесь: дамские спортивные костюмы, дамские кофточки, чулки дамские иностранных фирм – 11 пар, женские комбинации шелковые – 11 пар, дамские шелковые трико – 7 пар, шелковые детские комбинации, еще некоторые детские вещи и т. д., целый список. Мне думается, что того, что я опубликовал, уже достаточно. Нами обнаружены многочисленные письма от женщин самого интимного, я бы сказал, пошлого содержания. Нами также обнаружено большое количество предметов мужчины-развратника. Эти вещи говорят сами за себя, и, как говорится, комментариев не требуется».