Последний бой - [8]

С появлением Зарипбая расшумевшиеся было женщины прикусили языки. Вслед за ним, молитвенно сложив руки, в юрту протиснулся мулла. Не обратив внимания на собравшихся, он на мгновение остановился посреди юрты, затем как-то боком приблизился к Санем и, ухватившись за полу своего желтого халата, стал обмахивать женщину, приговаривая скороговоркой:

— Туф-туф! Исчезни, нечистый дух! Исчезни!..

— Придумал — нечистый дух! Из палки, что ли, он выскочил? — негромко произнесла пожилая женщина, стоявшая у стены.

Не удостоив ее ответом, мулла присел на корточки, приоткрыл лицо Санем, на которое кто-то уже успел набросить белое покрывало, и затрясся в новом приступе священного озарения: «Туф-туф!»

С волнением и надеждой следила Джумагуль за непонятными движениями муллы. Девочка ждала чуда. Только когда из беззубого рта муллы вместе с загадочными словами вылетала перемешанная с табаком желтая слюна, Джумагуль брезгливо морщилась и закрывала глаза.

Зарипбай стоял тут же. Он тоже ожидал чуда. Он даже был уверен, что оно произойдет непременно: могло ли быть иначе, если он, Зарипбай, самолично за то уплатил и притом немалую сумму! Правда, чем дольше затягивалась эта хитрая операция, тем мрачнее и жестче становилось лицо Зарипбая. Да и как ему было не мрачнеть: ведь если не свершится сейчас чудо, не уйти Зарипбаю от выкупа за убийство жены!

Но чудо все же свершилось. Вздрогнули и снова закрылись веки Санем, из груди вырвался хриплый стон.

— Слава аллаху! — облегченно вздохнул Зарипбай и провел ладонями по лицу. — Жива?

— Аллах милостив и милосерден, — молитвенно отозвался мулла.

— Вы чудотворец, муллаке! — коротко рассмеялся Зарипбай и обвел тяжелым взглядом соседей. — Ну, чего вам? Чего глаза вытаращили? Идите!

Когда последняя женщина вышла из юрты, Зарипбай сказал:

— Оживили мою жену, муллаке, теперь еще сделайте так, чтоб женою мне не была, — и аллах вознаградит вас. Ну, а если аллах не захочет — я сам!

Джумагуль, наблюдавшая из темного угла, вздрогнула, зажала рукой готовый вырваться крик. Сколько раз за свои короткие детские годы ей приходилось уже наблюдать дикие сцены, которые устраивал отец, вернувшись с гулянок в других аулах! Какими грязными словами и оскорблениями не осыпал он мать в такие минуты! Эти крики и ругань черной копотью осаждались в душе ребенка. В такие дни Джумагуль незаметно уходила из дому и одиноко бродила по степи до той поры, пока, накричавшись и вдоволь поиздевавитись над матерью, отец не засыпал долгим мертвецким сном. «Сгинь! Проваливай из моего дома! Развод!» — эти слова не в первый раз слышала Джумагуль. Но тогда отец был пьян. Сейчас же он трезв и спокоен, и, может быть, именно потому на этот раз его слова так сильно ударили Джумагуль.

— Развод!

— Нет, нет, не нужно, папа!.. — по-детски наивно всхлипывала она. — Если ты сделаешь это, я тоже... я уйду от тебя вместе с мамой!

— Ого-го! И эта мне угрожает! Полюбуйтесь! — презрительно сплюнул Зарипбай. — Вон! Я не нуждаюсь в такой дочери! Хочешь уйти — скатертью дорога! Сгиньте вы обе с моих глаз! — Зарипбай нахмурился, но, не желая подавать виду, что раздосадован, нарочито громко и весело рассмеялся: — Ох-хо-хо, напугала!

Мулла долго перебирал четки, ставил торчком и снова опускал свою редкую бороденку. Наконец сказал:

— Э, брат Зарипбай, только безумный вмешивается в семейные дела. У вас размолвка, а мне разводить. Потом — знаю уж, как это бывает — муж с женой помирятся, мулла виноват.

— Мое решение твердое! Давно задумал, — настаивал Зарипбай. — Да если после всего я сжалюсь над этой дохлой клячей, не называй меня сыном моего отца!

Мулла задумался, и снова в его пальцах сухо защелкали четки.

— Что ж, — согласился он вскоре, — все в этом мире по милости аллаха. Коль такова уж его воля, повтори трижды «талак» и — да будьте вы оба счастливы! Каждый отдельно.

— Не трижды — триста раз готов повторить! — вскочил с места Зарипбай.

Джумагуль знала, что означает это слово, трижды повторенное вслух. В припадке гнева отец, бывало, бросал уже его в испуганное лицо матери. Как-то он произнес его два раза кряду. Но это еще ничего не значило: по шариату лишь трижды произнесенное слово «талак» освобождает мужчину от брачных уз, а женщину делает вдовой при живом муже.

Глазами, полными слез, Джумагуль наблюдала, как мулла вытащил из-за пазухи толстую затрепанную книгу в кожаном переплете, раскрыв, несколько раз ткнул в нее заскорузлым пальцем, затем протянул Зарипбаю:

— Вот, держи. Повтори трижды — талак.

После того как Зарипбай очень спокойно, даже торжественно произнес заклинание, мулла взял у него книгу, присел к Санем, в беспамятстве разметавшейся на кошме, и трижды, подымая и опуская ее руку, заставил коснуться священной книги.

— Теперь все, — сказал он удовлетворенно, будто совершил хорошее, доброе дело, и обеими ладонями омыл лицо. — Аминь!

Все это происходило в середине дня. Не успело еще солнце склониться к закату, как один из работников бая остановил перед юртой арбу, запряженную быком.

Да, Зарипбай все предусмотрел до мелочей. Не обращая внимания на слезы и крики Джумагуль, два дюжих парня подняли Санем и перенесли на арбу. Потом, подхватив за бока, погрузили туда же девочку. Все это они делали молча, с каменными, неподвижными лицами.