Последний бой - [43]

Турумбет слушал с открытым ртом. Хоть в сказки он и не верил, но если их рассказывает Дуйсенбай...

— Моя мать тоже видела сон, будто мы с вами вместе на белом коне скачем.

— Во-во, видишь! — подхватил Дуйсенбай. — А мать твоя Гульбике непростая женщина — далеко видит... Выходит, вывезет тебя белый конь в большие богачи, в предводители даже. Нужно только знать, куда направить этого коня, потому как времена сейчас путаные: не доглядишь — заблудится. А на таком коне ты само время повернешь обратно. Для того и будет дан тебе белый конь... Белый или какой другой — не в масти дело!.. А за тобой, как покорное стадо, пойдут все истинные мусульмане, все, в ком живо имя и слово божье. Ибо не повернув течения времени — не предотвратить конца света, когда солнце упадет на землю, моря выйдут из берегов, а женщины станут верховодить над мужчинами!

— О аллах! — только и смог произнести Турумбет, хотя все это было для него слишком сложно. Сколь он ни тужился, нить дуйсенбаевой мысли ускользала от него, будто тень на воде. Нет, вначале было еще все понятно — конь, богатство, верный путь... А вот дальше — путаные времена, которые нужно поворачивать обратно, конец света, женщины, которые — даже подумать смешно! — станут тягать мужчин за косы, — дальше Турумбет не разобрался. Из уважения к баю он согласно кивал, морщил лоб, вздыхал и поддакивал. Он даже попытался вставить какой-то анекдот про Умирбека-лаккы — каракалпакского собрата Афанди Насреддина, но по взгляду Дуйсенбая догадался, что сбился с дороги беседы, и, огорченный, замолчал. Не торопился продолжить разговор и Дуйсенбай: хорошо продуманный план оказался Турумбету явно не под силу. Нужно было что-то менять на ходу, найти тропинку попроще. «Ну что ж, каждой скотине требуется свой подход», — спокойно рассудил Дуйсенбай и начал заходить с другой стороны:

— Говорят, у тебя с женой нелады — ссоритесь, ругаетесь, а?

— Молчит, — пренебрежительно махнул рукой Турумбет.

— О, молчит — это плохо! Совсем плохо, когда молчит, Туреке! Значит, в душе противоречит. Понял?

— Э, в душе пускай хоть кричит — лишь бы вслух не перечила.

— Неправильные слова говоришь, Туреке! Сегодня в душе у нее спрятано это непослушание, завтра наружу выльется... А знаешь, откуда оно? Скажу... Ходит по аулу такой слух, будто новая власть женщин равноправными сделала, дурную ослицу с иомудским жеребцом поравняла! Теперь еще разговор: джигитов и девушек учиться забирают. Против ислама учить... Ну вот, если строптивой стала твоя жена, значит, дошли до нее все эти богопротивные мысли.

— Да я из ее головы мысли вышибу! — побагровев, приподнялся Турумбет, готовый тут же отправиться приводить свою угрозу в действие.

— Погоди, успеешь еще, — охладил его пыл Дуйсенбай. — Сейчас важно разведать, откуда этот ветер дует.

— Откуда ж? Известное дело — от Айтбая-большевого. Он все людей баламутит!

— Ясная у тебя голова, Туреке, во всем разобрался... Ну, с Айтбаем-большевым мы справимся сами — нужно только порвать его связи с теми в Турткуле. Один он — как муха, ничего не сумеет сделать.

— Заткнуть ему рот! Чтоб не болтал чего не нужно! — Турумбет был настроен воинственно.

— Оно конечно: Айтбаю заткнуть рот нетрудно, — расчетливо продолжал Дуйсенбай вести Турумбета, словно коня за узду. — Вот тем, кто с Шайдаковым идет по аулам, отбирает святую землю, топчет веру отцов, уводит жен и дочерей наших на учебу, чтоб оторвать их от бога и семейного очага, — кто им обрубит руки?! Кто станет спасителем родины, щитом ислама?! Я? Ты? Кто?

— Если вам будет угодно, пожалуйста, — я. Вы ведь знаете, бай-ага, я любое ваше поручение исполнить готов.

— Молодец! Настоящий джигит! Я так и думал, что ты захочешь стать под наше зеленое знамя!

— А почему ж не стать, если просите!

— Я соединю тебя, браток, с такими же верными и веселыми джигитами, как ты сам. Посажу тебя на такого коня, который и матери твоей не снился. Он вознесет тебя на вершину богатства и славы! — Дуйсенбай не жалел красивых слов и щедрых обещаний. Голос его звучал приподнято, взволнованно... Но черствой, прозаической натуре Турумбета высокий пафос Дуйсенбая был чужд и недоступен. Грубым ревом осла после сладкозвучной соловьиной трели прозвучал его вопрос:

— А моя лошадь, выходит, у вас останется, так, что ли?

— Что?.. Лошадь?.. Конечно. Разве можно загонять свою единственную лошадь?

— Когда готовиться?

Бай пристально взглянул на Турумбета. В душе шевельнулось сомнение и страх: не слишком ли доверился он этому голодранцу? А вдруг возьмет да выдаст? Несдобровать тогда Дуйсенбаю, ой, плохо ему тогда придется! Чтобы хоть как-то обезопасить себя, предостерег Турумбета:

— Только ты никому ни слова! А то кара божья настигнет тебя. Слышишь?

— Ну что ж я, маленький, что ли, или дурак какой?

Ответ немного успокоил бая.

— Когда нужно будет собираться, скажу... А сейчас иди, устал я сильно.

Задание Таджима было выполнено — нукер готов. Дуйсенбай вздохнул с облегчением и, уже засыпая, подумал: «И зачем только люди ссорятся? Все можно уладить по добру, умной беседой, сладким словом... Только б этот нукер не выдал меня...»