Последний бой - [42]

Впрочем, Дуйсенбай умел не только слова говорить.

Выпроводив Нурыма, он пошел осматривать стадо. Он переходил от одной коровы к другой, и при мысли, что с тремя из них нужно расстаться, сердце его сжималось и болело, как мозолистая нога в тесном сапоге. Целую неделю мучился Дуйсенбай, не зная, что бы это такое предпринять. В конце концов выход был найден: в ближайшую пятницу он отправился на базар и почти за бесценок купил трех коров, тощих, костлявых. Он поставил их в хлев и, очень довольный своей находчивостью, стал спокойно дожидаться посланцев Таджима. А посланцев все не было. Дуйсенбай уже начал забывать понемногу о своем обещании, как вдруг среди ночи явился сам Таджим. Он был взволнован, куда-то торопился. Не сходя с коня, сердито спросил Дуйсенбая:

— Где твое обещание?

— Прошу, зайдем в юрту. Отдохни, чай попьем. Гостем дорогим будешь.

— Некогда. Ты скажи прямо: дашь коров или нет?

— Чего говорить о паршивой скотине! Тут дела посерьезней: землю босяки отбирают!

Таджим разгладил усы, сурово сдвинул густые брови:

— Ты на нас положись! Мы в эту землю, что отбирают, и закопаем их как раз. Только крепко нам держаться нужно один за другого. Вот как держаться!.. Ты почему аксакалу не поможешь? Он теперь сельсовет, советская власть. Понял? Через него многое сделать можно... Ну, тороплюсь я. Отгонишь коров к священному дереву. Там ждут. А нукер чтоб был готов через неделю, — и ускакал, оставив хозяина наедине со своими сомнениями и недобрыми предчувствиями.

Одевшись, Дуйсенбай пошел в хлев, отыскал купленных на базаре коров, остановился перед ними в задумчивости. За время, что прошло, они отъелись, будто округлились даже. И морды теперь не волочатся уже по земле... Нет, что ни говорите, а удивительная это все-таки вещь, душа человеческая! Кажется, сколько там дней простояли коровы в хлеву Дуйсенбая, а прирос к ним душой — оторвать невозможно, породнился вроде. А ведь когда купил, чужие были — без жалости отдал бы...

О странных свойствах человеческой души Дуйсенбай размышлял весь путь до священного дерева, где с тоской во взоре навсегда простился со своими коровами. На обратном пути он занялся подсчетами, что проиграл и что может на этом выгадать. Проигрыш был явный, выгоды весьма туманные, и это еще больше расстроило Дуйсенбая. Наконец, когда на рассвете он уже подходил к аулу, напомнила о себе еще одна забота: за неделю нужно подготовить нукера. Легко сказать — подготовить! Из кого готовить? Где его взять? Кто согласится на риск да притом еще будет молчать, не выдаст своего покровителя?

Судьба благоволила к Дуйсенбаю. Она сама посылала ему навстречу того, на ком он остановил свой выбор. Такое совпадение нельзя было оценить иначе, как указание свыше.

Дуйсенбай заметил его еще издали. Знакомая фигура. Турумбет!

— Ты что здесь делаешь в такую рань?

— Хотел вас видеть, бай-ага.

— Случилось что-нибудь?

— Случилось. Еще вчера прибегал — не застал вас дома. Анжирал из Чимбая приехал. Землю делят!

Новость была Дуйсенбаю уже известна. Тем не менее, дабы показать Турумбету, какую важную услугу оказывает он своим сообщением, Дуйсенбай притворился, будто слышит о ней впервые:

— О боже! Когда же он приехал?

— Не знаю, бай-ага. Вчера, наверное.

— А кто позарился на наши земли?

— Да почитай что весь аул.

— Ну, погодите ж, подавитесь вы этой землей! — теперь уже непритворно разгневался бай, угрожая кому-то стиснутым кулаком. — Пойдем, позавтракаем вместе.

Чаепитие продолжалось долго. Турумбет, набросившийся на еду, словно голодный волк на молодого ягненка, вскоре насытился и уже через силу заталкивал в себя все, что подавалось на дастархан. Он чавкал, с шумом отхлебывал горячий чай, обжигался, фыркал и опять что-нибудь заталкивал в рот. Дуйсенбай, наоборот, ел неторопливо, смакуя каждый кусок и каждый глоток, будто хотел продлить удовольствие. К тому же он должен был подготовиться к серьезной беседе с Турумбетом, которую решил провести тотчас после завтрака: на полный желудок человек сговорчивей. Собственно, к этой беседе он готовил Турумбета давно и отказа не предполагал, а все же...

Начал Дуйсенбай издалека, с откровенной лести:

— Хочешь — верь, не хочешь — не верь, так привык я к тебе, день не придешь — скучаю. Родным ты мне стал, Туреке, как сын все равно... Отчего, не пойму, такое размягчение сердца? От старости, наверное, а?

Турумбет поспешил успокоить Дуйсенбая:

— Какая же это старость, бай-ага! Вон жена молодая как отощала! И синяки под глазами. Это от старости вашей — хе-хе-хе! — не спит по ночам?

Оттого ли, что эта тема уводила от строго намеченного плана, или по какой другой причине, Дуйсенбай не поддержал ее. Отправив под язык щепоть курительного табака, он продолжал мечтательно:

— Наверное, ангелы хотят тебя обогатить. Иначе как же понимать, что снишься ты мне каждую ночь?.. Вчера во сне я видел чудо. Будто взбираюсь на вершину высокой горы и тебя веду за собой. Еще, правда, Туребай увязался, но его я прогнал. Его, значит, прогнал, а тебя веду за собой. Соображаешь?.. Я это понимаю так, что мы с тобой достигнем вершины своей цели... Счастливец ты, брат!