Последний бобр - [10]

Мы с дедом Егором давнишние друзья. Встречаемся каждый день или на речке, или в школе, где дед Егор работает сторожем.

— Здравия желаю, — отвечает дед Егор на мое приветствие.

— Как улов? — спрашиваю я.

— Мало, — отвечает он, — сыта нынче рыба. Я сегодня на червя уж и не пробовал. Вот мотыля племянник привез. Испытываю.

Присаживаюсь рядом и оглядываюсь. Юрки нет.

— А где же кот?

— А ну его к бесу. Рассерчал я на него, — отвечает дед. — Живет как барин — в тепле и уходе, а дел своих не знает. Вторую неделю в подполе шебаршит мышка, а он спокойно лежит. Я ему: «Юрка, это же безобразие», а он, шельмец, даже ухом не поведет. Одним словом, позавчера отдал я его племяннику. В Молоково увез. Может, там образумится. А то ведь рыба его совсем испортила.

Мы сидим молча. Едва колышутся поплавки на воде, а чуть поодаль то тут, то там плеснет рыбка, и снова тихо. Дымит своей трубкой дед Егор и о чем-то думает.

Юркнул поплавок, и старик резко подсек удочкой. Пескарь величиной с палец упал на траву и забил хвостиком.

— А может, это не мышь была? — после паузы продолжил свой рассказ дед. — Вчера дочка сказала, что ящерицу видела в подполе.

И я понял, что злость на Юрку у деда давно прошла и он сейчас жалеет о том, что отдал кота.

А на следующее утро Юрка как и прежде сидел возле деда Егора.

— У-у, зверюга, — ворчал дед. — Приплелся?!

Юрка выглядел похудевшим и уставшим. Но глаза его, большие, рыжие, горели. Не успел дед поймать небольшую рыбку и опустить в посудину с водой, как Юрка ловко подкрался, схватил ее и был таков.

— Ах ты шельмец полосатый! — закричал дед Егор. — Это что ж получается?! Я ловлю, а ты чужим трудом питаешься?!

Юрка убежал далеко за кусты, там быстро съел рыбу и снова показался на берегу. Но подходить близко уже не решался.

— Я те дам! — погрозил ему кулаком дед Егор. — Эх, напрасно я его отдал, — сокрушался дед, — ведь ни разу у меня не брал, а теперь, видишь, красть научился. Как бы не привык, а то ведь перед соседями стыдно будет.

В этот день рыба шла хорошо. Крупной, правда, не было, но плотва жадно хватала наживу, и дед Егор за час выловил килограмма полтора рыбы.

Но ему не сиделось. Он часто вставал, порывался куда-то пойти, но тут, как назло, рыба клевала, и ему приходилось хвататься за удочки. Наконец он не выдержал и смотал их.

— Пойду Юрку поищу.

Я пошел за ним…

Там, где сточная канава от очистительной станции сливается с рекой (там всегда в изобилии мелкой рыбешки), мы увидели: на небольшом камне пристроился Юрка. Он стоит на трех лапах, а четвертая застыла в воздухе. Плеск, что-то сверкнуло — и во рту у кота затрепетала маленькая рыбка. Юрка прыгает на берег, спокойно съедает ее и снова возвращается на камень.

Мы тихонько отходим. Дед Егор довольно улыбается.

— Трудится, шельмец, — говорит он. — То-то!

ЖИЛА-БЫЛА ПОЛЕВКА

Она родилась в норке между опытным пшеничным полем и лесом. В норке было тепло, под брюшком лежали вкусно пахнущие соломинки и твердые комочки зерен, а сверху сладко пахло молочком. Она тыкалась в мягкую шкурку матери, находила влажное место и, насытившись, снова засыпала. Правда, часто ее оттесняли, потому что она была самой младшей, но полевка после многих усилий все же удобно устраивалась.

Так прошли две недели. Теперь она стала большой и норка казалась тесной, потому что рядом вплотную к ней находились братья и сестры. Все они пахли одинаково, как мама, которая появлялась в норке все реже и реже, пока совсем не пропала. Теперь полевки в долгие часы ожидания теребили солому и поглощали зернышки.

Вначале робко, а потом смелее стали они выходить из норки и по подземным путям обследовать свою территорию. Иногда дорога заканчивалась огромным белым пятном, и, высунув мордочку, можно было уловить разные удивительно загадочные запахи. С каждым днем все сильнее и настойчивее тянуло полевок к этому пятну, пока, наконец пересилив страх, они не оказались в неведомом и прекрасном мире. Запахи будоражили и увлекали их все дальше и дальше от дома. И вот самая маленькая полевка осталась одна.

В норке еще было кое-чем поживиться, ведь ей не так уж много надо было, но со временем и она стала ощущать настойчивое желание куда-то бежать, разыскать съестное.

Однажды в норку заглянула большая морда старого самца, напугала строгостью и дыхнула сытостью. Полевка мгновенно сжалась в маленький комочек и задрожала. Самец только недовольно фыркнул и исчез — здесь ему делать было нечего.

Она еще долго дрожала, потом засуетилась, отыскивая пищу, но тщетно, ничего уже съестного не было. И вдруг, пересилив страх, она выбежала из норки и побежала по туннелю все вверх и вверх, пока не оказалась перед белым пугающим пятном.

Она не сразу полюбопытствовала — что же там? — а долго принюхивалась к неожиданно многослойным запахам, улавливая знакомый с рождения сладкий аромат стеблей и зерен. Это придало ей решимость. Кинулась к белому пятну и растворилась в пространстве и солнце.

Полевка зажмурилась и застыла, окатываемая теплыми волнами ветра. Снова открыла глаза и никак не могла остановить кружившийся мир. Над головой все время что-то шуршало, гудело, жужжало, переливалось трелью — мир окружил ее своим светом и многоголосьем.