Последние Романовы - [21]

Николай боялся всего. Он трепетал перед страшным для него и непонятным ему «духом времени». Он боялся всякого движения идеи, он дрожал перед железной поступью неотвратимого исторического процесса, он боялся полупридушенной им России, он заигрывал с дворянством, потому что боялся его и не доверял ему, он трепетал перед грозной стихией закрепощенного крестьянства, он боялся науки, боялся литературы. Он даже старался осмыслить свой страх, изучая записки декабристов.

Уже обезоружив декабристов и заперев их в надежные казематы Петропавловской крепости, он все еще трепетал перед ними. Он не осмелился открыто судить их, он принимал прямое участие в допросах, причем он то льстил им, то угрожал, а больше всего обманывал их своим притворством, исполняя одновременно роли инквизитора, провокатора, шпиона и палача.

Как все трусы, он был жесток, но и в жестокости своей часто проявлял ту же трусость, скрывая ее под отвратительным лицемерием.

Когда как-то доложили ему, что пойманы два еврея, вопреки запрещению перешедшие карантинную границу, и предлагали казнить их, Николай ответил:

— Смертная казнь у нас отменена и не мне вводить ее вновь. Прогнать их 12 раз через строй в тысячу человек.

Император-палач, как и окружавшие его отлично знали, что и четвертой части такого истязания не может выдержать человек.

Трусость Николая I не была физиологической трусостью. Правда, в детстве он страдал и такой трусостью. Он совершенно не выносил звука выстрелов, даже ружейных, и, заслышав пальбу, в ужасе забивался в какой-нибудь дальний угол. Он не выносил даже вида пушек, и когда ему в лагере приходилось проходить мимо пушечных жерл, он делал большой крюк, чтобы их обойти. Наводили на него ужас и гром, и молния, и даже фейерверк.

Но этот вид трусости он с годами одолел.

И на Сенатской площади в день 14 декабря, и в особенности на Сенной площади, во время народных волнений, вызванных холерой, Николай был бесстрашен.

На Сенатской площади, впрочем, «победа» была обеспечена. Против горсти декабристов, которые сами нимало не верили в успех восстания, не имели ни определенного плана, ни авторитетного и умелого предводителя, двинуто было целое войско.

Декабристы шли героически умирать. Но их уменье далеко отставало от их благородства и отваги. Они представляли замечательный отбор лучших людей тогдашнего русского общества, это был самый роскошный цвет русской дворянской культуры. И солдаты, шедшие за ними, инстинктивно чувствовали это. Находясь с пяти часов утра на ногах, терпеливо выстояв в течение семи часов зимнего холодного дня на площади, они сохранили свою стойкость до конца, хотя у них не было ни артиллерии, ни толковой команды, ни надежды устоять против огромных сил всего петербургского гарнизона.

Легенда о замечательном героизме Николая, будто бы проявленном им в этот день, теперь сильно потускнела.

Историк Г. Василич в своем исследовании «Восшествие на престол императора Николая I», на основании анализа фактов и записок самого Николая, приходит к следующему заключению:

«Так падает легенда р беззаветной храбрости Николая, которую он якобы проявил 14 декабря, тогда как все время был окружен огромной свитой и охраной. Но всю преувеличенность опасности мы еще яснее увидим, когда подробно узнаем силы мятежников, их намерения и действия на Сенатской площади».

Еще при жизни Александра I Николай знал, что престол после смерти или отречения брата предназначен ему, а не Константину, знал со слов самого Александра, который открыто высказал это в семейном кругу летом 1819 года, а сам Николай рассказывает об этом в своих записках, в которых он, между прочим, сознается и в своей совершенной неподготовленности. До 1818 года, то есть до 22-летнего возраста, Николай получал, по собственному его признанию, главное и единственное свое государственное образование «в передних», где в ожидании царского приема с 10 часов утра толпились генералы и другие знатные лица, имевшие доступ к царю, и делились придворными сплетнями.

Всем же занятиям вообще Николай предпочитал военное дело, которое тогда сводилось главным образом к мелочам и пустякам, к ремешкам, выпушкам и кантам, к выправке и муштровке. Царица-мать, при всей ограниченности своей, всегда возмущалась этим увлечением «пустяками» и указывала на это и самому Николаю, и его воспитателям и приближенным. Но при всей своей энергии Марии Федоровне так и не удалось побороть этой, даже по ее мнению, пагубной страсти ее сына к военным пустякам.

В начале 1822 года отречение Константина от своих прав на русский престол было оформлено, и акт об этом в четырех экземплярах был в запечатанных пакетах сдан на хранение в ризницу Успенского собора в Москве и в три высшие государственные учреждения в Петербурге.

Константин Павлович, к тому же, женился на женщине, никогда не принадлежавшей ни к какому владетельному дому, и притом польке и католичке. Этим он, и помимо своего собственного отречения, лишил себя права на русский престол.

Акта отречения Константина Александр не скрыл и от Вильгельма Прусского.

Не знал об этом акте только тот, которого это ближе всего касалось, — русский народ.