Последние назидания - [45]

Бастынец, как самый жадный, и протянул мне рубль мелочью.

Сейчас я иначе смотрел на них. Я впрок увидел, как долговязый еврей

Серега Черный бросит институт, сделается разъездным фотографом и станет мужем-подкаблучником и нежным отцом. Мне пригрезилась даже его жена, ленивая, неряшливая и вместе с тем властная баба с большим носом. Ленька Беспрозванный, оказалось, женится много удачнее, на дочке какого-то начальника, в новые времена пойдет в бизнес, разорится, залезет в долги и сопьется, что странно для еврейского мальчика. Впрочем, сопьются и два его брата, младший и старший, и в этом, наверное, проявится их русская кровь по матери, когда-то бывшей красивой деревенской девахой, пошедшей медсестрой на фронт и вытащившей с поля боя раненого лейтенанта-еврея Беспрозванного. А ведь это была дружная семья, по вечерам игравшая в преферанс.

Но самым удачливым станет Бастынец. Он закончит морское училище, женится на дочери своего кавторанга, поплавает, обогнув шар земной, и хорошо заработает на перепродаже импортной электроники. Будучи списан на берег, осядет в Калининграде и возглавит автосервис, на котором будут делать новенькие мерседесы из заграничного краденого лома. И построит себе дом с бассейном… Рубль у него я не стал брать.

КАК РАССМАТРИВАТЬ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ

Мы познакомились, разглядывая спрятанный под колпак ботик Петра. Она была старше меня года на три – лет семнадцати. В этом периоде жизни три года – большая разница, и я имел все основания опасаться, что в ее глазах я – пацан. Но, во-первых, я приврал, что мне пятнадцать, во-вторых, показал, как ей наводить ее Смену на резкость.

Собственно, она сама обратилась ко мне с этим вопросом, видя, как ловко я снимаю ботик императора в разных ракурсах своим

Зенитом-зеркалкой – хороший был аппарат по тем временам. Кроме того, я угостил ее западногерманской сигаретой HB, она таких никогда не курила, узнал, что ее зовут Светлана – как мою мать, она же узнала, что я – Николай, сказала есть у меня один гражданский,

тоже Колян. Еще одно преимущество было у меня, я был москвич, а она – подмосковная, то ли из Щербинки, то ли из Шатуры, ее ленинградская тетка давно живет у нас в доме, хворая бобылка. Тетка и дала племяннице ключ от своей ленинградской комнаты. Светлана хотела ехать с подругой, но та не смогла, денег не было, приехала одна, вот так и гуляю… Ага, смекнул я, к ней можно пойти.

Но сначала расскажу, как я оказался в городе на Неве. Это было знаменательное путешествие: я самостоятельно, один, приехал сюда в купейном вагоне поезда Красная стрела. Без родителей и сопровождающих, без вожатых и тренера, без единого попутчика – как знакомого, так и чужого. Я впервые в жизни был предоставлен самому себе, и проводница мне лично принесла сладкий чай в граненом стакане с подстаканником. Я сам, гордясь своей самостоятельностью, расплатился за напиток и за белье – отцом я был щедро снабжен средствами на путевые расходы.

Этот приз свободы и неподнадзорности я выиграл у судьбы, смертельно надоев учителям в нашей районной школе. Я толкался на переменах и шумел в классе, правда, не бил стекла в физкультурном зале, как это делали заправские наши школьные хулиганы, чего не было – того не было. Но вел себя еще несноснее, потому что был чрезмерно прыток, всякой бочке затычка, и слыл к тому же всезнайкой. Я утверждал, что в Повести о настоящем человеке раненый Маресьев в лесу съел живого ежа. Когда матушку вызвали в школу, а она потом устроила мне нагоняй, я открыл соответствующую страницу. И даже родители были потрясены, то ли вовсе не читав в свое время этот текст, то ли читав его невнимательно. Я мало того, что с ходу из-за парты первым кричал, что изображено на репродукции – Грачи прилетели, но и рассказал, будучи вызван к доске, кое-что из биографии художника. А именно, что Саврасов очень мало ел, но много пил и водку закусывал исключительно кислой моченой клюквой. Наконец, я написал за Серегу

Черного сочинение на вольную тему Встреча, которая мне запомнилась. Мы сидели за столиком со скатертью в кафе-мороженом на

Арбате, теперь в торце этого совсем парижского дома-утюга на месте кафе – продуктовый магазин. Мы пили сухое вино из графина, как большие, и я набросал на бумажной салфетке сочинение для Сережи, называлось оно Как я повстречал бешеную собаку. Помнится, там со смаком расписывались сорок профилактических уколов, и наша учительница литературы оставила нас обоих после урока. Она спросила

Сережу, сам ли он это написал. Тот горячо согласился. Нет, это написал он, сказала учительница, указав на меня, но я ставлю тебе,

Черный, четыре, потому что написано хорошо. И странно на меня посмотрела.

Эта немолодая коренастая тетка была хорошим человеком, любила детей и свой предмет, ходила в растоптанных туфлях и всегда в очень свободном балахоне: казалось, будто она постоянно беременна. Она была по совместительству нашей классной руководительницей и вызвала в школу на этот раз почему-то отца, устав, по-видимому, от матушкиной бестолковости и вечного стремления меня выгораживать с помощью высокомерных фраз типа что ж, мой мальчик рано развился…