Последние грозы - [32]

Искуснее всех играл Вишневский, автор и режиссер спектакля. В адрес персонажа пьесы, которого он исполнял, сыпались оскорбления, а он сиповатым голосом отругивался, накаляя и без того жаркую атмосферу. Постепенно и Макошин поддался странному гипнозу: с ненавистью смотрел на мятежников-артистов, чувствовал, как учащенно бьется сердце, сжимал кулаки.

«Да что же со мной творится?! В самом деле, Папанин прав, Вишневский очень пригодился бы нам!.. — подумал он. — Подлинный артист».

Из клуба вышел взвинченный. Вишневский понял что-то самое важное в борьбе. Пьеса — это суд не над обманутыми матросами, а над теми, кто их обманул: эсерами, анархистами, меньшевиками. Пьеса духовно «освежала», давала понять: борьба еще не окончена! И никто не может сказать, когда будет окончена. Почему Вишневский взял для пьесы не героическую страницу гражданской войны, скажем страницу разгрома Врангеля, а антисоветский мятеж?

Макошин долго над этим ломал голову. Даже тогда, когда поднимался на борт парохода, отплывающего к берегам Турции.

Отплытие состоялось только через пять дней. В трюмы гигантского «Решид-паши» грузили бочки и ящики. Несмотря на неопределенность отношений между Советским государством и Константинополем, торговля между ними не прекращалась. И тут не было ничего странного: ведь с Советской Россией торговала и Англия, войска которой оккупировали Константинополь. Торговля есть торговля. В Константинополе находилась торговая миссия Русско-украинского Центросоюза, сотни две совслужащих. Советские грузы на турецких пароходах обычно сопровождали сотрудники Центросоюза.

Макошина и его товарищей разместили в каютах. Капитан парохода Абдул-бей, мрачный турок, был строго официален. Он не задал Макошину ни одного вопроса. Он отвечал за рейс — и только. За сохранность грузов несли ответственность полицейские, прикомандированные к «Решид-паше». Они вели также и политический надзор, следили за тем, чтобы на пароход не проникали посторонние.

Но вот море улеглось. «Решид-паша» отдал концы и снялся с якоря. Макошин вышел на верхнюю палубу. Ярко светило весеннее солнце. Хребет Варада сделался словно бы выше, величественнее, его лысина сияла нежным светом. А на юге и юго-западе по-прежнему тяжело лежали грозовые хмары. Черный полог свешивался с неба до самой воды, и в эту кромешную тьму держал курс «Решид-паша». До Константинополя почти восемьсот пятьдесят километров. Пространство, заселенное иностранными судами и греческими военными кораблями, которые охотятся за турецкими пароходами и фелюгами. «Решид-паше» запрещено заходить в другие турецкие порты, в такие, скажем, как Трапезунд или Самсун, где распоряжаются власти Мустафы Кемаля. Даже в случае крупной аварии пароход не должен подходить к тем, враждебным султану, берегам.

Как медленно ползет старый-престарый «Решид-паша»! Что за судно идет ему наперерез? Ничего страшного: просто маршруты двух пароходов пересеклись.

Макошин почувствовал, как за его спиной кто-то остановился. Это был турецкий полицейский.

— Хорошая погода, не правда ли? — спросил на русском без малейшего акцента. Щурился от слепящего солнца, иронически улыбался.

— Вы прекрасно говорите по-русски, — отозвался лениво Макошин.

— Еще бы! Я воевал против большевиков на Каспии в восемнадцатом. В составе муссаватистского флота. Попал к вам, большевикам, в плен, бежал. Устроился в полицию. Поручили наблюдать за такими, как ты, из Центросоюза.

Макошин усмехнулся:

— Каждый из нас занимается своим делом. Мне даже приятно иметь вас всегда под рукой: сейчас без бодигара советскому человеку прямо-таки опасно ходить в Константинополь.

— На меня можешь положиться: в обиду не дам, — деланно добродушно произнес полицейский. И добавил: — Если, конечно, не угодишь в руки врангелевской контрразведки. За советскими они охотятся, даже премию обещают тому, кто выдаст или изловит.

— Спасибо за предупреждение. Век живи… А сколько премия-то?

— Смотря какая птичка попадется. За тебя я, например, и двух пиастров не дал бы: физиономия в дырках. Белые продырявили?

— Гораздо раньше: в Куликовской битве. А потом в Бородинском сражении добавили. Навешали крестов и списали вчистую.

Полицейский понимающе закивал головой: мол, слыхал, слыхал!

— А в большевики как попал?

— Да никак. Кому я нужен с перебитыми ребрами?

Полицейский снял фуражку, почесал в затылке.

— Я вот тоже оказался никому не нужным. А служил на корабле.

— Буду звать вас капудан-паша.

— Зови как хочешь. Последние константинопольские новости слыхал?

— Откуда мне? Я больше по санитарной части.

Полицейский надел фуражку, лицо сделалось жестким.

— Боюсь, не доберешься ты, да и твои друзья, до Константинополя. А если и доберешься, то не позавидую вам.

Макошин насторожился: этому типу что-то известно, чего не знали чекисты.

— Что так? — спросил он нарочито испуганно.

— А вот что: англичане решили весь ваш Центросоюз арестовать! Ну, всех из совдепии, красных.

И трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

— Почему? Мы с англичанами торгуем. Почти что друзья.

— Вы торгуете с англичанами, которые в Лондоне. А тут другие англичане, военные: с Лондоном не советуются, хватают вашего брата — в подвал на пытки, за решетку.