Последние герои империи - [17]

Рождество Миклухо-Маклай с приехавшей к нему в Либаву женой отмечал в местном офицерском собрании. Несмотря на все старания устроителей, особого праздника не получилось. Офицеры были серьезны и хмуры. А жены, приехавшие проводить мужей в далекое и страшное плавание, выглядели растерянными и несчастными.

Посидев немного за столом, Владимир Николаевич с женой вышли на балкон. Невдалеке, за укрытыми снегом дюнами, шумел прибой.

— Я буду за тебя молиться, Володенька, — прижалась к нему Ульяна Антоновна. — И помни, что кроме тебя у меня нет никого больше на белом свете!

Миклуха стоял молча. Да и что он мог сказать ей в утешение?

Из всех кораблей уходящей эскадры «Адмирал Ушаков» лучше всех выполнил предпоходовые стрельбы, великолепно держался в строю и маневрировал. Наградой за это его командиру стал, орден Владимира 3-й степени, врученный уже перед самым отходом на Восток.

Девятого января 1905 года по приказанию контр-адмирала Небогатова Миклуха поднял на своем броненосце вымпел. Третья эскадра вступила в кампанию.

ЧЕРЕЗ ТРИ ОКЕАНА

С 10 января ударили сильные морозы. Либавский аванпорт быстро покрылся ледяным панцирем. Как всегда, местное начальство было к этому не готово: в Либаве не оказалось ледоколов. Чтобы поправить дело, вызвали из Ревеля ледокол «Могучий», но и он, не справившись со льдами, застрял в них. Тогда решили выслать наиболее мощный ледокол «Ермак» из Кронштадта, а пока обходиться маломощными портовыми.

Одиннадцатого января контр-адмирал Небогатов поднял свой флаг на броненосце «Император Николай I». Толщина льда к этому времени достигла уже более полуметра. В такой обстановке нельзя было даже и думать о том, чтобы вывести корабли в море на артиллерийскую стрельбу. Через две недели в Либаву пробился, наконец, «Ермак» и начал по одному выводить в море корабли. Через два дня и «Ушаков» вышел в море на пробу машин.

2 февраля последовал смотр кораблей великим князем. Сразу же после этого к вмерзшим в лед кораблям подошли ледоколы, буксиры и потащили их на внешний рейд. Прошли волнолом, и вдоль бортов противно зашуршала поднятая волной шуга, С берега и с молов публика кричала «ура», подбрасывала в воздух шапки. С последним баркасом с берега на «Ушаков» передали огромный букет роз и иммортелей (бессмертников) для одного из мичманов от его возлюбленной. Закрыв лицо букетом, юный мичман плакал от любви к своей даме сердца и от жалости к себе. Старший офицер броненосца капитан 2-го ранга Мусатов, глядя на эту сцену, сказал:

— Много ли надо, Владимир Николаевич, для счастья человеку. Вот прислала девушка букет, и растаял наш мичманец!

Миклуха покрутил свой огненно-рыжий запорожский ус:

— Хорошо, если бы этот букет был намеком на наше бессмертие!

За команду свою он был спокоен, а матросы верили в командира. Офицеры тоже настроены были весьма решительно, хотя особых иллюзий не питали. Вот как описывает их состояние офицер корабля Дитлов: «Кабинетные ученые при помощи различных кривых и вычислений доказывали как дважды два четыре, что суда типа "Ушакова" должны непременно перевернуться на волне, и мы, не смея не верить им, вышли из России, с готовностью дойти до Бискайского залива и там погибнуть».

При проходе Бельтов к эскадре подскочили невесть откуда взявшиеся грязные датские миноносцы и сопровождали русские корабли до Скагена. За Скагенским мысом эскадра встала на якорь и начала свою первую бункеровку углем в море, перегружая его с подошедших транспортов. По приказу Небогатова «чернослив» принимали сверх всякой нормы — про запас. Вначале завалили часть батарейной и жилой палуб, затем принялись наваливать на верхнюю палубу. Все—от командира до последнего матроса — ходили грязные как черти.

— Бирилева бы сюда с его щепкой! — ворчал Миклуха, пробираясь сквозь угольные завалы.

Пользуясь стоянкой, Небогатов провел совещание с командирами. Через пару часов Владимир Николаевич вернулся на «Ушаков».

— Из-под «шпица» получена разгромная бумага, — объявил он офицерам. — Строжайше приказано спешить, чтобы догнать Рожественского!

Эскадра продолжала свой путь. В Английском канале тоже мотало, а на выходе из него корабли попали в сильный шторм с дождем и градом. «Ушаков» почти полностью зарывался в валах кипящей пены. Артиллерийский офицер Дитлов позднее вспоминал: «"Самотопы" обманули все ожидания и чувствуют себя на волне прекрасно: подходит гора такой величины, что, стоя на мостике, надо совсем закидывать голову, чтобы увидеть гребень; так и кажется, что она перевернет и накроет нас собой; однако броненосец боком-боком вползает на волну, и она уже катится с другой стороны…» В довершение всего сильно потекла конопаченная на морозе палуба и полетел опреснитель. Миклуха спал с лица, под глазами легли черные полукружья.

Гибралтар проскакивали ночью, без огней, опасаясь провокаций со стороны англичан.

В порту Суда (остров Крит) встретили стоявшую на рейде канонерскую лодку «Храбрый». Думали, что на ней будет почта, но ее там не оказалось. Небогатов объявил стоянку и разрешил съезд на берег. Офицеры знакомство с Судой неизменно начинали с обозрения ее окрестностей в сопровождении всезнающего араба Мустафы (бравшего за услуги только франками), а завершали непременно в лучшем из местных кафешантанов «Лондон». Через пару дней музыканты, оставив итальянские мотивы, уже лихо наяривали на мандолинах «Камаринскую».