Последние дни - [71]

На этот раз застыл Мое; по его телу пробежало долгое содрогание, как будто он сражался с проклятием собственной музыки. Но, в конце концов, его пальцы заплясали по струнам; годы упражнений перевесили воздействие паразита внутри его.

Я начала барабанить, мышцы задвигались в соответствии с привычным узором, но порхание рук не успокаивало меня. И дело было не в пустой тьме передо мной и не в тысячах смертельно опасных, инфицированных маньяков вокруг. Дело было даже не в огромных, пожирающих людей созданиях, которых мы пытались вызвать.

Меня пугала мысль снова оказаться втянутой в механизм нашей музыки. Я помнила, как играла, не в силах остановиться, когда червь метался в толпе, расправляясь с людьми, которые, как загипнотизированные, смотрели на нас. Моральный риск все еще прятался по краю моих видений, наблюдая за мной и выжидая.

Если мир в ближайшее время не исцелится, эти видения могут стать слишком реальны. У меня кончаются таблетки, последняя полупустая бутылочка перекатывается в кармане, с каждым днем становясь все легче. Рискуя своей жизнью здесь, на холодном краю Манхэттена, я не была героиней. Я просто была логична.

Я отношусь к числу тех, кому, чтобы выжить, требуется цивилизация. Минерва запела, ее голос шарил во тьме, разносясь по пустому, заросшему деревьями парку. Призывая.

Воздух начал искриться, и вскоре я увидела музыку: ноты Моса парили в воздухе, пронзительная мелодия Перл, словно тоненький луч прожектора, двигалась между ними, заставляя их мерцать. Песня Минервы прорывалась сквозь все это, устремляясь во тьму, а мы с Захлером играли с яростной решимостью, плотно, как сомкнутые пальцы, словно часовые, боящиеся повернуть головы.

Мы играли всю пьесу, от начала до конца, надеясь, что кто-нибудь нас услышит.

Когда мы закончили, не было ни приветственных криков, ни аплодисментов, ни хотя бы одного-единственного подбадривающего возгласа. Никто не пришел.

Потом огни вокруг слегка померкли, и я поглядела туда, где должны были находиться зрители.

И встретилась с целой галактикой глаз. Глаз, способных видеть ночью.

Инферны

Они смотрели на нас, прикованные к месту, немертвые. Непохожие на ангелов, или Минерву, или даже дрожащего Моса, неспособные рассуждать здраво, лишенные человечности. Тут стояли те, кем болезнь овладела полностью. В грязных, рваных одеждах с сорванными логотипами — видимо, под воздействием проклятия. Многие были едва прикрыты, дрожали в драных пижамах и брюках от тренировочных костюмов — одежда, в которой обычно лежат в постели, когда от сильного гриппа поднимается температура, мысли путаются, и чувствуешь себя совсем плохо. Ногти длинные, черные и блестящие, как будто они приклеили к пальцам оболочки мертвых жуков.

Их там стояли сотни. Не шелохнувшись.

Нормальные люди не пришли, чтобы послушать нас. Это сделали вампиры.

Астор Михаэле был целиком и полностью прав. Наши настоящие зрители нашли нас по запаху.

— Вот дерьмо, — пробормотал рядом со мной Захлер.

Они зашевелились, в полном молчании — очарование песни ослабевало. Глаза вспыхнули голодным огнем.

— Нужно продолжать играть, — сказала я.

— Нужно удирать, — прошипел Захлер и попятился.

Толпа зашевелилась снова. Один из них двинулся к сцене, волоча ноги и щуря глаза от света.

— Захлер, остановись, — сказал Мос. — Это как с твоими псами. Не показывай, что боишься.

— Мои псы не едят людей!

Во тьме позади послышались новые звуки. Конечно, инферны перед нами были не единственными зрителями. Они стояли везде вокруг…

— Алана Рей права. Нужно продолжать играть, — сказала Минерва, — Мы не должны разочаровывать своих почитателей.

Она поднесла микрофон к губам и начала напевать.

Из усилителей полилась феерическая мелодия, безымянная, бесформенная, из которой мы сделали свою самую медленную песню: «Миллион стимулов для движения вперед».

Инферны начали успокаиваться.

К Минерве присоединилась Перл, растопыривая над клавиатурой пальцы, чтобы брать долгие, звучные аккорды. Потом вступил Мос: его быстрые ноты кокетничали с бессловесной мелодией Минервы, подталкивая ее перейти к стихам.

Начала играть я, сначала мягко проведя барабанными палочками по всем ведрам, а потом перейдя к медленным ударам. Наконец к нам с явной неохотой присоединился Захлер, его бас зарокотал во тьме.

Инферны по-прежнему не двигались, глядя на нас немигающими глазами.

Мы играли, пытаясь не думать о своей наводящей ужас публике, но к концу стали убыстрять темп — наш страх, в конце концов, прорвался в музыку. Закончили мы неистовым повторением одного и того же аккорда, внезапно оборвавшегося в молчание.

Я посмотрела во мрак.

По-моему, их стало раз в пять больше.

— Проблема налицо, — сказал Захлер.

Волнение пробежало по армии оборванцев перед нами. Один из них испустил низкий, голодный стон. У меня по спине потекли струйки пота, холодные, как ночной воздух.

— Мы не можем прекратить играть! — сказала я.

— Что? — прошипел Захлер. — По-твоему, их мало собралось? Хочешь еще больше?

Мос сделал шаг назад, руки у него дрожали.

— А что, если ни один червь не вылезет?

— Ребята, — сказала Минерва прямо в микрофон, ее голос разнесся по всему парку, — не думаю, что у нас есть выбор.