Последние дни Российской империи. Том 2 - [27]

На опушке леса он встретил третью сотню бесстрастным, спокойным голосом, как будто бы дело шло о простом манёвре, он отдал ей приказание спешиться и идти, охватывая с фланга опушку леса. Ему было жаль каждого казака, каждого он любил, как сына, но понимал, что это нужно, и твёрдо и спокойно отдал свой приказ.

После этого он пошёл отыскивать телефон.

XXII

Маленький Санеев сам окликнул его, иначе Карпов прошёл бы мимо.

— Господин полковник, вам телефон?

Санеев с двумя телефонистами лежал на опушке, в песчаной яме, поросшей вереском, подле громадной сосны, гордо выдвинувшейся из леса вперёд.

— Телефон работает? — спросил Карпов.

— Сейчас отвечали.

— Давайте мне штаб дивизии.

Он не скоро добился, чтобы начальник дивизии подошёл к телефону. Минуты казались ему часами, кровь колотилась в виски, ноги дрожали от волнения. Наконец он услышал старческий хриплый, недовольный голос.

— В чём дело? — спрашивал Лорберг. Карпов доложил обстановку.

— Что же, отступать? — растерянно сказал Лорберг.

— Никоим образом, ваше превосходительство. Разрешите мне спешить весь полк, пришлите мне мои пулемёты и хотя одну батарею, и мы их и близко не подпустим, пока не подойдёт к ним артиллерия. Помните, что в Заболотье теперь хаос и, если пехота противника подойдёт, — там будет каша.

— Знаю, знаю… Ну хорошо. Я казаков ваших и седьмую батарею отдам вам, но гусары останутся при мне и первая бригада в Звержинце. Я её тронуть не могу. Уланы вчера, один эскадрон атаковал австрийцев, говорят, такой удар вышел, сошлись врукопашную…

— Ну и кто же? — спросил Карпов.

— Наши разбили. Всех порубили и покололи, но и сами потеряли. Из 110 человек целыми только 40 и морально сильно потрясены. Так, хорошо. Берите полк и батарею. Я подчиняю её вам.

Карпов отдал приказания полку, а сам, взобравшись на сосну, жадно смотрел в бинокль. Он не спускал глаз с австрийской колонны, лежавшей на привале, он ждал известий справа о том, что будет делать та конница, которая ушла туда. Карпов понимал, что пока отдыхает большая колонна, это ещё не бой. К нему подходили сотни его полка, и он затыкал ими дырки. Местами ему удалось потеснить австрийскую цепь и глубже загнать её в лес. Перестрелка то совершенно затихала, то вспыхивала с новою силою.

Австрийские разведчики донесли, что против них только жидкие казачьи аванпосты, и начальник австрийского отряда не торопился.

Шёл одиннадцатый час, когда Иван Иванович Матвеев в сопровождении артиллеристов, разведчиков и телефонистов подъехал к дереву, на которое ему указали казаки Карпова.

— Что батарея? — спросил его Павел Николаевич.

— Батарея становится. А у вас что?

— Да вот, поглядите.

Матвеев забрался на дерево, примостил свою большую рогатую трубу, прочно привязал её ремнями, закурил сигару и, попыхивая ею, щеголяя медлительностью своих движений, стал разглядывать расстилавшуюся перед ним местность.

— Экая жалость — далеко. Не хватит! — сказал он между клубами сизого дыма сигары.

— Они подойдут, — сказал Карпов.

— Несомненно.

Взяв трубку телефона, Матвеев стал передавать команды старшему офицеру.

— Подождём, — сказал он.

Около полудня отряд австрийской пехоты поднялся. Это был 2-й пехотный полк, краса австрийской армии, занимавший гарнизоном Вену. Два дня тому назад, под звуки музыки, сопровождаемый лучшими пожеланиями венцев, он погрузился в вагоны, вчера ночью, при зареве пожаров, высадился в Раве-Русской, всю ночь шёл походом и теперь готовился размозжить казачьи заставы и занять Томашов, где ему была назначена ночёвка.

В большую артиллерийскую трубу была видна длинная колонна австрийской пехоты. Отчётливо рисовались новые голубовато-серые мундиры, тяжёлые ранцы, шако. Иван Иванович видел конных командиров полка и батальонов, и маленькие фигуры, точно оловянные солдаты, шевелились, тянулись и занимали все полотно дороги. Шли долгие минуты, и в бинокль колонна становилась отчётливее и яснее.

— Ага! Ага! — вырвалось у Матвеева, и он на минуту отложил свою сигару. — Посмотрите-ка, Павел Николаевич.

Карпов нагнулся к трубе. До колонны оставалось немного больше трёх вёрст. Она медленно входила в углублённую дорогу, вившуюся по расщелине между двух больших холмов. Щёки этих холмов были так круты, что по ним трудно было взбираться. Карпов видел, как, нагнувшись и хватаясь руками за траву, ползли наверх одиночные люди, дозоры, и в бинокль казалось, что это не люди, а маленькие, опасные насекомые. В ущелье, заполняя всю дорогу, входила колонна. Карпов видел блеск ружей, ему казалось, что он различает отдельные лица, угадывает офицеров среди солдат.

Когда он оторвался от бинокля и посмотрел на Матвеева, он увидал на его лице ликование, и он понял его. В Матвееве заговорила радость профессионала и лучшего артиллериста в корпусе.

— Вы начнёте сейчас? — спросил Карпов и почувствовал, как дрожь волнения охватила его.

— Нет. Подожду, пока все войдут. Я их всех там и прикончу, — сказал Матвеев.

Сигара потухала у него в руке, серые глаза были устремлены мечтательно вдаль. Матвеев предвкушал удовольствие перебить и уничтожить всех этих маленьких, аккуратно одетых австрийцев. Карпов знал, что Матвеев был отличный семьянин, что у него была молодая, хорошенькая жена, двое детей, что жена его любила наряжаться, и по вечерам она каталась с мужем по Заболотью в прекрасной батарейной коляске, запряжённой парой белых лошадей в шорах, с короткими хвостами и гривой ёршиком. Матвеевы были счастливой парой, и Иван Иванович считался в Заболотье образованным, культурным и добрым человеком. Он был верующий христианин, верный муж, любящий отец, отличный, честный офицер. Все знали, что Матвеев враг ссор и мухи не обидит. Его солдаты души в нём не чаяли и считали его хорошим, душевным барином. И теперь не злоба, не кровожадность, не ненависть к австрийцам были в его серых глазах, неподвижно устремлённых на колонну, уже видную простым глазом, но только радость артиллериста, увидавшего хорошую цель и уверенного в том, что он поразит её с первого же выстрела. Сбывалось то, о чём мечтал Матвеев мальчиком-кадетом, читая, как Тушин крушил французов в «Войне и мире» Толстого, и мечтая быть таким, как Тушин. Сбывалось то, о чём он думал юношей, юнкером Михайловского артиллерийского училища, стоя под дождём в накинутой на плечи шинели на Красносельском полигоне, исполнялось то, что высчитывал и доказывал он, решая задачи в Артиллерийской школе.