Последние дни Российской империи. Том 1 - [5]
Рамсин глянул на своих слушателей, переводя взгляд с одного на другого, и добавил, усмехнувшись:
— Ещё раз прошу вас, господа, ни с кем не говорить о том, что вы тут слышали и дальше услышите!
— Мы дали наше слово, Сергей Николаевич, — живо, почти в один голос, ответили Карсавин и Мураховский.
— Вон куда уже забрались анонимы. Какое нахальство, какая подлость и неразборчивость в приёмах! Неужели, Сергей Николаевич, никого там не осталось, кто бы поднёс кулак к носу этого Симановича? — спросил Лешнев, морща лоб и глядя как-то вызывающе на Рамсина.
— Огромное большинство ничего вообще не подозревает, это во-первых. Во-вторых, Симанович и компания давно уже позаботились о том, чтобы официально против них ничего предпринято не было. Ощутимых улик нет, доказать ничего нельзя. Я убеждён в том, что этот Симанович на своём распутинском предприятии зарабатывает, кроме всего остального, большие деньги, опутывает многих, даже видных и высокопоставленных людей, своей паутиной, подкупает и ставит их в шантажную зависимость от себя. Симанович — ювелир-ростовщик и шантажист по призванию. Вздумай я, например, отправиться в Охранное отделение и доложить кому следует о том, о чём поведал вам тут сегодня. Там сделали бы большие глаза и заподозрили во мне или сумасшедшего, или умышленного оскорбителя высших авторитетов, запрятали в каталажку и предали бы суду. Если бы, паче чаяния, мне поверили и арестовали Аарона Симановича, Распутин освободил бы того в два счета из тюрьмы, а меня посадил бы на его место. Вы не можете себе представить, как велико его влияние на царицу. Под его гнетом страдает и сам царь, делая сознательно такое упущение, как утверждение Штюрмера на посту министра. Это заколдованный круг, господа, в центре которого стоит Распутин и по подсказке своего секретаря делает всё, что тому угодно. Сам же Аарон Симанович остаётся строго в тени. Он уважаемый, корректный и услужливый ювелир высшего круга в Петрограде, со многими вескими связями и обширным знанием всего того, кто, как и от кого зависит. Я провёл не одну бессонную ночь, думая о том, как положить конец симановичевской камарилье в Питере, и всякий раз приходил к одному и тому же выводу: для того, чтобы положить конец шантажу Аарона Симановича, нужно убить Распутина. Что вызвало бы после это убийство, я не имею храбрости даже подумать. Симанович думал и об этом и плетёт свою паутину дальше. Я часто думаю о том, не связано ли уже дальнейшее существование нашего самодержавия с жизнью сибирского старца? — задумчиво закончил Рамсин и принялся чистить свою трубку.
Мураховский с сосредоточенной миной на лице наполнил стаканы вином и грузно опустился на кресло. Воцарилось молчание.
— Невообразимо... Как-то в голову не идёт, что что-нибудь подобное возможно, хотя библейские случаи в Египте и Вавилоне напоминают нечто похожее, — сказал Андрей Иванович с выражением боли на лице. — От Лозовского я слыхал, что царь избегает встреч с Распутиным, старается оградить себя и семью от его влияния. Стоит ли жизнь безнадёжно больного цесаревича благополучия, а, может быть, и дальнейшего существования Российской империи? — спросил он, задумчиво глядя на Рамсина.
— Наш государь слишком семьянин, слишком человек благого нрава, чтобы решить создавшиеся против его воли обстоятельства силой. В этом, быть может, заключается большое несчастье России. Этот вопрос немногим сознательным людям в Петрограде кажется неразрешимым, так как характер царя изменить нельзя. На его месте теперь должен был бы стоять монарх жёсткий по характеру, способный пожертвовать и семьёй, и относительной наклонностью к себе многочисленного окружения, которое не помогает ему, а только мешает. Оно пудовыми гирями висит на его руках и ногах. Царю не дано разрубить этого заколдованного узла. Да и никакой другой монарх без серьёзной подготовки заранее, без необходимого подбора безусловно преданных людей и серьёзно обдуманного плана не в состоянии был бы сам — один решить этот вопрос в создавшейся обстановке. Всё это тёмные силы учли; детально, до мелочей, всё обдумали и наложили нам петлю на шею. В Вавилоне они убили семьдесят тысяч, у нас они убьют нашими же руками миллионы, — ответил Рамсин и, поднеся стакан с вином к губам, жадно отпил несколько глотков.
— Вы, Сергей Николаевич, пообещали познакомить нас с личностью Распутина и с историей его подъёма при Дворе. Склонны вы поведать нам об этом? — спросил отец Алексей, молчавший доселе и слушавший с большим вниманием Рамсина.
— Я расскажу, батюшка, и об этом, так как это откроет перед вами истинную сущность характера Распутина и объяснит то, как он попал в руки мировых проходимцев и почему сделался оружием в их руках, — ответил Рамсин и, поднявшись с кресла, пошёл по залу туда и сюда, как бы обдумывая то, о чём собирался рассказать. Его слушатели остались молча и сосредоточенно сидеть на своих местах. Каждый думал о слышанном и по-своему переживал его смысл. Рамсин вернулся, наконец, на своё место и, усмехнувшись, начал свою повесть о Распутине:
«Это было в седьмом или восьмом году, точно теперь не помню. Царевич переживал особенно сильный припадок своей беспощадной болезни, и Распутин в короткий срок, при помощи какой-то древесной коры, размоченной в тёплой воде и положенной им на лицо мальчика, восстановил его здоровье. Отец и мать присутствовали при этом, и можно себе представить, что они думали и чувствовали. Распутин стал частым гостем во дворце. Царственные родители принимали его запросто в кабинете государя и с интересом прислушивались к его незатейливым рассказам о Покровском, о Сибири и о хождениях по святым местам. Этот их гость был русским крестьянином, простым, незатейливым и откровенно честным. Он не требовал за свою огромную услугу ничего и, казалось, не придавал себе лично никакого значения. Он был счастлив быть полезным своему царю и его семье. И в самом деле, Распутин меньше всего интересовался материальными благами, деньгами и удобствами жизни»...
Краснов Петр Николаевич (1869–1947), профессиональный военный, прозаик, историк. За границей Краснов опубликовал много рассказов, мемуаров и историко-публицистических произведений.
Автобиографический роман генерала Русской Императорской армии, атамана Всевеликого войска Донского Петра Николаевича Краснова «Ложь» (1936 г.), в котором он предрек свою судьбу и трагическую гибель!В хаосе революции белый генерал стал игрушкой в руках масонов, обманом был схвачен агентами НКВД и вывезен в Советскую страну для свершения жестокого показательного «правосудия»…Сразу после выхода в Париже роман «Ложь» был объявлен в СССР пропагандистским произведением и больше не издавался. Впервые выходит в России!
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
Роман замечательного русского писателя-реалиста, видного деятеля Белого движения и казачьего генерала П.Н.Краснова основан на реальных событиях — прежде всего, на преступлении, имевшем место в Киеве в 1911 году и всколыхнувшем общественную жизнь всей России. Он имеет черты как политического детектива, так и «женского» любовно-психологического романа. Рисуя офицерскую среду и жизнь различных слоев общества, писатель глубиной безпощадного анализа причин и следствий происходящего, широтой охвата действительности превосходит более известные нам произведения популярных писателей конца XIX-начала ХХ вв.
Дневник Начальника конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии в 1897-98 году.
Известный писатель русского зарубежья генерал Петр Николаевич Краснов в своем романе «Ненависть» в первую очередь постарался запечатлеть жизнь русского общества до Великой войны (1914–1918). Противопоставление благородным устремлениям молодых патриотов России низменных мотивов грядущих сеятелей смуты — революционеров, пожалуй, является главным лейтмотивом повествования. Не переоценивая художественных достоинств романа, можно с уверенностью сказать, что «Ненависть» представляется наиболее удачным произведением генерала Краснова с точки зрения охвата двух соседствующих во времени эпох — России довоенной, процветающей и сильной, и России, где к власти пришло большевистское правительство.
«Осада Бестерце» — произведение очень веселое и необычайно едкое. Оно населено странными людьми, позабывшими, в какое время живут. Полубезумный граф Иштван Понграц мечом пытается восстановить феодальные традиции и былую славу рода. История, описанная в книге, одновременно анекдотична: ревнитель седой старины — новый венгерский «Дон Кихот» — затевает самую настоящую войну против властей, и грустна: он — лишь одинокий утес, обреченный обломок в мутных волнах непорядочности и стяжательства.
Осетров Евгений Иванович родился в 1923 году. Учился в Московском литературном институте им. М. Горького и в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Был участником Великой Отечественной войны. Свыше одиннадцати лет проработал в редакции Владимирской областной газеты «Призыв». В поездках по городам и селам Владимирщины Евгений Осетров увлекся изучением архитектурных и исторических памятников, архивов и книгохранилищ. Рассказы Е. Осетрова о культурной истории Владимирского края систематически публиковались в периодической печати.
«Метресса фаворита» — роман о расследовании убийства Настасьи Шумской, возлюбленной Алексея Андреевича Аракчеева. Душой и телом этот царедворец был предан государю и отчизне. Усердный, трудолюбивый и некорыстный, он считал это в порядке вещей и требовал того же от других, за что и был нелюбим. Одна лишь роковая страсть владела этим железным человеком — любовь к женщине, являющейся его полной противоположностью. Всего лишь простительная слабость, но и ту отняли у него… В издание также вошёл роман «Плеть государева», где тоже разворачивается детективная история.
Яркая и поэтичная повесть А. Семенова «Белый Бурхан», насыщенная алтайским фольклором, была впервые издана в 1914 г. и стала первым литературным отображением драматических событий, связанных с зарождением в Горном Алтае новой веры — бурханизма. В приложении к книге публикуется статья А. Семенова «Религиозный перелом на Алтае», рассказ «Ахъямка» и другие материалы.
Романтическая любовь блистательного флотоводца, национального героя адмирала Нельсона и леди Гамильтон, одаренной красивой женщины плебейского происхождения, которую в конце жизни ожидала жестокая расплата за головокружительную карьеру и безудержную страсть, — этот почти хрестоматийный мелодраматический сюжет приобретает в романе Зонтаг совершенно новое, оригинальное звучание. История любви вписана в контекст исторических событий конца XVIII века. И хотя авторская версия не претендует на строгую документальность, герои, лишенные привычной идеализации, воплощают в себе все пороки (ну, и конечно, добродетели), присущие той эпохе: тщеславие и отчаянную храбрость, расчетливость и пылкие чувства, лицемерие и безоглядное поклонение — будь то женщина, произведение искусства или… вулкан.
В новую книгу Александра Кривицкого, лауреата Государственной премии РСФСР, премии имени А. Толстого за произведения на международные темы и премии имени А. Фадеева за книги о войне, вошли повести-хроники «Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года» и «Отголоски минувшего», а также памфлеты на иностранные темы, опубликованные в последние годы в газете «Правда» и «Литературной газете».
Иван Данилович Калита (1288–1340) – второй сын московского князя Даниила Александровича. Прозвище «Калита» получил за свое богатство (калита – старинное русское название денежной сумки, носимой на поясе). Иван I усилил московско-ордынское влияние на ряд земель севера Руси (Тверь, Псков, Новгород и др.), некоторые историки называют его первым «собирателем русских земель», но!.. Есть и другая версия событий, связанных с правлением Ивана Калиты и подтвержденных рядом исторических источников.Об этих удивительных, порой жестоких и неоднозначных событиях рассказывает новый роман известного писателя Юрия Торубарова.
Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.
1920-е годы, начало НЭПа. В родное село, расположенное недалеко от Череповца, возвращается Иван Николаев — человек с богатой биографией. Успел он побыть и офицером русской армии во время войны с германцами, и красным командиром в Гражданскую, и послужить в транспортной Чека. Давно он не появлялся дома, но даже не представлял, насколько всё на селе изменилось. Люди живут в нищете, гонят самогон из гнилой картошки, прячут трофейное оружие, оставшееся после двух войн, а в редкие часы досуга ругают советскую власть, которая только и умеет, что закрывать церкви и переименовывать улицы.
Древний Рим славился разнообразными зрелищами. «Хлеба и зрелищ!» — таков лозунг римских граждан, как плебеев, так и аристократов, а одним из главных развлечений стали схватки гладиаторов. Смерть была возведена в ранг высокого искусства; кровь, щедро орошавшая арену, служила острой приправой для тусклой обыденности. Именно на этой арене дева-воительница по имени Сагарис, выросшая в причерноморской степи и оказавшаяся в плену, вынуждена была сражаться наравне с мужчинами-гладиаторами. В сложной судьбе Сагарис тесно переплелись бои с римскими легионерами, рабство, восстание рабов, предательство, интриги, коварство и, наконец, любовь. Эту книгу дополняет другой роман Виталия Гладкого — «Путь к трону», где судьба главного героя, скифа по имени Савмак, тоже связана с ареной, но не гладиаторской, а с ареной гипподрома.