Последние дни Помпеи - [22]

— Да это какая-то мертвая маска, — сказал Главк, у которого забегали мурашки по спине от этого стеклянного взгляда старухи.

— Нет, она живая, шевелится… — прошептала Иона и крепче ухватилась за руку афинянина.

— Прочь, прочь, уйдем скорее отсюда!.. — закричала рабыня. — Это — колдунья Везувия!

— Кто вы и что вы тут делаете? — раздался глухой, гробовой голос. Ужасный, беззвучный тон этого голоса, вполне соответствовавший наружности старухи, скорее мог принадлежать бестелесному адскому духу, чем живому земному существу, и звук его так испугал Иону, что она уже готова была вернуться в тьму непогоды; но Главк все-таки ввел ее в пещеру, хотя и сам не ожидал от этого ничего хорошего.

— Мы застигнутые грозой путешественники из ближайшего города, — отвечал он старухе. — Огонь привлек нас сюда и мы просим пристанища, чтобы обогреться и обсохнуть у твоего очага.

Пока он говорил, лисица встала и подошла к ним; она оскалила зубы и заворчала громче и грознее, чем в первый раз.

— Тихо, раб! — приказала колдунья, и лиса тотчас вернулась на место, легла и, накрыв морду своим пушистым хвостом, стала пристально смотреть на нарушителей ее покоя.

— Подойдите к огню, если хотите, — сказала старуха: — я никого из живых существ не приветствую никогда, кроме совы, лисы, жабы и змеи, поэтому и с вами не здороваюсь, но подходите, не дожидаясь разных церемоний.

Старуха говорила на каком-то смешанном языке, наполовину латинском, наполовину каком-то более древнем и грубом. Она не двигалась и смотрела своими безжизненными глазами, как Главк снял с Ионы промокший плащ, пододвинул ей деревянный обрубок, — единственное сиденье, которое он нашел в пещере, и старался раздуть своим дыханием огонь в очаге. Рабыня, ободренная смелостью Главка, также сняла свой мокрый плащ и, осторожно скользнув мимо лисицы, стала по другую сторону огня.

— Я боюсь, что мы тебе мешаем, — сказала Иона, стараясь задобрить старуху. Колдунья ничего не ответила, точно погрузилась в вечный сон. После долгого молчания, нарушаемого лишь потрескиванием горевших дров, старуха спросила:

— Вы брат и сестра?

— Нет, — ответила Иона.

— Муж и жена?

— Тоже нет, — сказал Главк.

— Ну, так жених с невестой? Ха, ха, ха! — и колдунья так громко захохотала, что смех отдался в стенах пещеры, а рабыня от ужаса побледнела, как полотно.

— Чему ты смеешься, старая Сибилла? — спросил раздосадованный Главк.

— Разве я смеялась? — спросила колдунья, как будто она где-то отсутствовала.

— Она верно сумасшедшая, — тихо сказал Главк, наклонясь к Ионе. В эту минуту он заметил, что старуха коварно оскалилась на него.

— Ты лжешь! — крикнула она.

— Ну, однако, ты не из вежливых хозяек, — заметил Главк.

— Молчи, не раздражай ее! — тихо прошептала Иона.

— Я тебе скажу, почему я смеялась, — зашипела старуха. — Потому что вы хвастаетесь вашей молодостью, вашей красотой, — ха, ха, а я вижу время, когда вы будете такие же блеклые и безобразные, как и я! Ха, ха, ха!..

После этого язвительного предсказанья она снова погрузилась в оцепенение, как будто в ней не было и искры жизни.

Чтобы нарушить тягостное молчание, Главк заговорил опять и спросил:

— Давно ты живешь здесь, в скале?

— О да, уже давно!

— Однако, печальное жилье ты выбрала…

— Ха, ха!.. конечно! Под нами — ад. — И она указала костлявым пальцем на пол. — И я тебе сообщу тайну, — продолжала она, — там впотьмах, внизу ужасно злобствуют против вас, тут живущих, — наверху!.. Там строят козни против всех вас, — молодых, беспечных, красивых!..

— Признаться, ты ведешь такие речи, которые вести с гостями не принято, и я предпочитаю, несмотря на непогоду, уйти, чем оставаться дольше вблизи тебя.

— И ты хорошо сделаешь, потому что ко мне должны приходить только несчастные.

— Почему же несчастные? — спросил афинянин.

— Я колдунья этой горы, и мое ремесло — подавать безнадежным надежду, больным давать снотворные снадобья, скупым заговорить их сокровища, жаждущим мести — приготовить адское питье, а для счастливых и добрых я имею только то, что готовит им и сама жизнь — проклятья! Не утруждай меня больше! — И с этой минуты уже нельзя было ничем вывести колдунью из молчанья; неподвижно сидела она, смотря в пустое пространство. К счастью, на дворе уже успокоилось: сквозь поредевшие тучи выглянула луна, и Главк решил покинуть неприветливый кров. Когда он обернулся к колдунье, чтобы проститься с нею, он тут только заметил под ее стулом большую змею с надувшейся головой и сверкавшими глазами. Быть может, ее раздражил яркий цвет платка, который Иона собиралась надеть, но она так рассердилась, что видимо готовилась броситься на девушку. Тогда Главк схватил полуобгоревшую головню из костра, но змея, как будто поняв его движение, выскользнула из-под стула, шипя вытянулась и поднялась так высоко, что голова ее была почти в уровень с головой грека.

— Колдунья! — закричал Главк, — убери твою змею, а не то я уложу ее сейчас у твоих ног!

— Яд у нее вынут, она не опасна, — возразила колдунья, встрепенувшись при угрозе Главка, но прежде чем она договорила, змея уже бросилась на грека. Последний успел ловко увернуться от нее в сторону и так сильно хватил змею по голове, что чудовище упало, извиваясь, на золу очага. С быстротой молнии вскочила колдунья со своего места и, как фурия, кинулась на Главка со словами: — Ты нашел убежище под моей кровлей и тепло у моего очага, но отплатил мне злом за добро: ты убил существо, которое меня любило и было моею собственностью, так выслушай же теперь в наказание! Луной, покровительницей волшебниц, адом, заведующим мщением, я проклинаю тебя и ты будешь проклят! А ты, — продолжала она, указывая правой рукой на Иону, но Главк прервал ее речь и повелительным голосом сказал: