Последние дни - [45]

После маниакальных забот о своем физиологическом становлении Тюкден начал жить грезами. Поутру он закидывал невод воспоминаний и выуживал сны, которые в течение всего дня затухали и гибли у него на глазах от дневного света; а вечерами он отдавался течению уснувшего моря и повторял, как тот единственный поэт, ибо в некотором смысле поэт на свете был только один:

oh may ту sleep

… as it is lasting, so be deep![102]

Испытывая гордость от цитирования знаменитых авторов, он протягивал ночь сквозь день; но не приветствовал проникновение дня в ночь.

В это же время он решил прочесть тридцать два тома «Фантомаса»[103] — продолжение грез. Он обходил набережные, чтобы купить довоенные экземпляры в глянцевых обложках. Роэль-младший, встретив Тюкдена во время этих поисков, высмеял его за отсталый вкус; ведь сам он изучал русский и ходил на демонстрации. Так прошли первые месяцы той зимы, ознаменованной подвигами горнорабочих, непонятными и множественными взрывами домашних печей и приходом к власти Муссолини.

XXIX

Цитрус[104] остановился перед домом 80-бис по улице Пти-Шам. Вскоре оттуда самоизвлекся расфуфыренный старик.

— Подождите меня, — сказал Браббан шоферу, словно еще не прошли те времена, когда он пользовался такси.

Он поднялся по лестнице, насвистывая от удовольствия; на шестом этаже, запыхавшись, постучал в дверь указательным пальцем — согнутым и решительным. Мадам Дютийель приняла его в маленькой комнатке, которая служила ей будуаром и говорила о ее любви к пестроцветным хрупким предметам небольших размеров.

— Надо же! Как ты приоделся! — воскликнула она. — Таким элегантным я тебя еще не видела.

— Ты находишь?

Он задал этот вопрос робко и обеспокоенно одновременно, глядя при этом на себя в зеркало. Поцеловал ей руку и сел.

— Каким ветром тебя занесло? — спросила мадам Дютийель.

— Э-э, пришел поздравить с Новым Годом.

— Очень мило.

— А еще принес тебе подарок.

Он достал из кармана жилета кольцо в стиле Луи-Филиппа, украшенное рубином, и пока мадам Дютийель предавалась восторгам, вынул из бумажника пачку купюр по тысяче и положил перед ней.

— Вот деньги, которые ты мне одалживала. Спасибо, ты мне очень помогла.

— Что это с тобой? Ты стад миллионером?

— Еще нет, но скоро стану.

— Провернул свое крупное дело?

— Как раз проворачиваю.

— Можно узнать какое?

— Не жульничество.

— Неужели?

Браббан скромно улыбнулся.

— Я стал честным человеком. Собираюсь скупить Германию.

— Бедный мой Луи! Ты помешался!

— Сейчас ты поймешь. Все крайне просто: фирма Мартена-Мартена, которая занималась только фиктивными делами, становится «Международной региональной ассоциацией капиталовладельцев» и будет заниматься делами реальными. Цель ассоциации — воспользоваться падением марки, чтобы скупить недвижимость в Германии. Когда марка вновь поднимется, а это обязательно произойдет после занятия Рурской области, мы получим, так сказать, немыслимую прибыль. Подписной капитал — десять миллионов. Акции идут по сто франков. Если хочешь, могу что-нибудь для тебя отложить.

— Чувствую, дело весьма интересное.

— Подписано уже более пятисот тысяч франков, из них триста тысяч — доктором Вюльмаром, профессором парижского факультета медицины.

— Это могло бы заинтересовать клиентов.

— Я пришлю тебе проспекты. То есть, циркуляры. Захочешь подписаться — я в твоем распоряжении.

— Я подумаю.

— Это прибыльное дело, которое позволит мне прожить спокойную старость.

— Сколько тебе сейчас?

— Не могу вспомнить.

— Ты начал кокетничать. С тех пор как отказался быть моим клиентом.

— О, вовсе нет, вовсе нет. Я просто хотел сказать, что больше об этом не думаю. О возрасте.

Он замолчал, рассматривая купюры, к которым мадам Дютийель не притронулась.

— Ну вот, — сказал он.

И поднялся.

— Я пришлю тебе проспекты. Мне составил их один доктор права. Дорого запросил, подлец.

— Возможно, я могла бы подписаться тысяч на двадцать франков.

— Долго не тяни. Подумай о том, что это принесет тебе не меньше 120 %.

— Я подумаю.

— Ага.

Он вышел; мадам Дютийель осталась в задумчивости от восхищения и в растерянности от удивления. Он же, сев в свою машину, велел отвезти себя к своему портному, а после в свою контору, где до изнеможения рылся в досье, доверенных ему Бреннюиром. Он серьезно подходил к управлению всей этой недвижимостью, но ничего в ней не понимал и никак не мог разобраться. В конце концов он решил, что ему нужен секретарь, настоящий, знающий бухгалтерию и все остальное, а не заурядный молодой человек, который только в сообщники и годится. Жульническую рожу, составившую ему проспект, нанимать не хотелось; Браббан попытался восстановить в памяти тех, кто явился, когда он дал объявление в газетах — «посмотреть, что будет»; но, насколько он мог вспомнить, ему никто не подошел, и уж тем более не этот Роэль, которого он чуть не втянул в тяготы уголовщины. Оставалось только дать новое объявление.

Приняв это решение, он посмотрел на часы. Было шесть. С Фаби он встречался только в восемь. Бедняжка, у нее теперь ни минуты для себя, покупки съели все время. Он с нежностью представлял, как она снует по универмагам и отщелкивает от себя приставучих хлыщей. Не зная, чем заняться, он вышел на улицу, направился куда глаза глядят, затем отклонился в сторону. В Шатле купил вечернюю газету и с удовлетворением прочел рассказ о продвижении в Рурской области франко-бельгийских войск. Нет сомнений, что марка еще упадет, но также нет сомнений, что в один прекрасный день она поднимется. Не будет же она падать вечно. Важно выбрать подходящий момент. В любом случае можно подождать и довольствоваться вымышленными сделками в ожидании всамделишных. Ведь Браббан действительно верил, что однажды и впрямь будет владеть недвижимостью в Германии и станет за счет этого несказанно богатым и честным. Ему грезилось, что он скупает оптом сельские районы и что М.Р.А.К. уже приобретает целые провинции. Продолжив свои размышления, он пришел к выводу, что было бы неплохо, если бы М.Р.А.К. специализировалась на систематическом освоении прирейнских земель и таким образом послужила бы интересам Франции на левом берегу Рейна. В этом случае выгоднее становилось скупать именно земли, пусть даже пустые, нежели недвижимость, цена которой относительно ее площади во сто крат выше; а поскольку на повестке дня стояли аннексионистские задачи, то наличие земли играло не последнюю роль.